Частичка тебя. Мое счастье

– Любоваться плодом дел твоих – дело однозначно хорошее, – доброжелательно улыбается Светлана и кивает в сторону кушетки, – устраивайтесь, мамочка.

Долго думала, стоит ли менять врача, с Денисом Алексеевичем мне в принципе было комфортно, но… Моя паранойя потребовала держаться подальше от той же поликлиники, в которой наблюдалась и моя дорогая сталкерша. Тем более там у неё родственница работает. В общем годовым полисом в частной клинике я была настроена пользоваться на все сто процентов.

Когда смотрю на свой пузик – осознаю, что время не просто бежит, пролетает мимо меня со свистом. Еще недавно ничего видно не было. А сейчас… Двадцать первая неделя. Все брюки в гардеробе отправлены на антресоли в отпуск. Просто не сходятся там, где должны сходиться.

– Ну-с, посмотрим… – прохладный липкий гель на коже почему-то воспринимается мной чем-то вроде пыльцы феи, отворяющей двери в неведомое.

Ник сидит рядом на стуле. Одну руку опустил рядом с моей головой. Вторую – опустил на мое плечо. Спрашивает взглядом – можно ли?

Нет, конечно. По уму, надо послать. Но…

У него пальцы такие теплые. А у меня плечи зябнут. Не буду ничего менять. Так хорошо.

У каждого взрослого свое письмо из Хогвартса. У кого-то это долгожданное повышение или положительный ответ из издательства по поводу кровью и потом выстраданной книги.

Иронично, но для меня апофеоз волшебства – маленькое, крохотное существо, на черном экране. Взрослое волшебство. Оно внезапно нужно не только мальчикам и девочкам.

– У нас все нормально?

В лучших своих традициях перед выходом ко врачу я весь интернет перерыла. Откопала все, что можно было откопать. В том числе и то, что именно на втором УЗИ высматривают какие-то патологии, из-за которых могут назначить поздний аборт. Поэтому… Мне страшно, если честно. Каждый день. До сих пор.

– Все у вас замечательно, – улыбается Светлана, – воротниковая зона в норме. Шевелимся активно. И нос-то какой красивый, посмотрите только!

Нет, я понимаю, что красивых носов эта докторица в день по десять видит. Но лично для меня каждый комплимент в адрес моего малыша – ужасно приятен. Тем более, что врач-то не просто так говорит, она там еще что-то меряет.

– Чего только нос-то. Мы во всем прекрасны, – изображаю негодование, а сама – почти смеюсь от переполняющей меня эйфории. На темном экране, у меня на глазах медленно водит прозрачными ручками моя кроха.

– Глаз не отвести, – хриплый шепот склонившегося к моему уху Ника явно для врача не особо предназначен.

Улыбаюсь кривовато, но внутри все равно тепло растекается.

Он и вправду смотрит на монитор УЗИ, не отводит взгляд. И глаза у него такие… Темные, почти бездонные озера серой воды…

Столько в нем ожидания, удивления, света – сама не ожидала от себя, что засмотрюсь.

А потом…

– Эй, Ольшанский, это мне полагается рыдать в три ручья. Я ведь на гормонах, – тихонько хихикаю и щиплю его ладонь.

А он…

Спохватывается, мажет пальцами по носу, смахивая прозрачную каплю.

– Это дождь, женщина, – нахально шепчет, не смущаяясь даже, – ты что, не видишь, над тобой гроза!

– Ты болван такой, – покачиваю головой, – и не лечишься.

Хорошо мы, наверное, со стороны смотримся. Этакие два неверующих Фомы, которых внезапно натыкали носом в чудо. И стоим мы такие, таращимся, а самим – и чихнуть страшно.

– Ну что, мамочка, папочка, пол смотреть будем? – врач смотрит на нас заинтересованно. Будто бы даже испытующе.

– Нет, – произносим почему-то хором.

– Это неважно, – добавляет Ник. И я согласна. Потому что… На самом деле неважно. Я буду любить своего ребенка, каким бы он ни был. И Ник, судя по тому, как крепко он сжал пальцы на моем плече – тоже.

Что ж, хоть в чем-то мы с ним едины.

– Хотя мне уже обещали богатыря, – зачем-то шепчу, – но я читала, на первых УЗИ легко перепутать нос с…

Мягкий смешок проходится по моим волосам. А затем Ник склоняется и клюет меня губами в висок. Вот ведь свинья беспардонная. Я его посмотреть пустила – а он…

– Внутри тебя живет чудо, – тихо-тихо, только для меня шепчет, – а ты, получается, Страна Чудес, Энджи. Бесконечная!

Честно говоря... В такой формулировке мне еще комплименты не заворачивали...

И реагирую я на это в корне неверно. Моя внутренняя брюзга вместо того, чтобы разойтись еще сильнее, почему-то смущенно розовеет лицом.

Эй! Дорогая! Мы так с тобой не договаривались!

Что еще за оттепель такая?!

19. Ник

– Знаешь ли ты, что у твоего молчания есть семнадцать разных вкусов?

Энджи возится на заднем сиденьи, бросает на меня недовольный вгляд.

– Ну, извини, – если бы не держался за руль, развел бы сейчас руками, – приходится иногда нести дурь, чтобы обратить на себя твое внимание.

– И зачем тебе мое внимание, Ольшанский? – она спрашивает суховато, но с учетом того, что за сорок минут в дороге до этого мне и пары слов не сказала – уже прорыв.

– Все просто, милая, я самый жадный тип на свете. И хочу всего-всего, что ты можешь мне предложить. Внимание, дыхание, тепло… Все, что у тебя есть. И все, что потом останется.