Частная кара

Немцы почему-то, проходя по их вагону, да и по другим тоже, мяукали, хрюкали, визжали во весь голос, ржали. Особенно усердствовал один чернявенький, в круглой черной шапочке, с глазами навыкате и крохотными усиками бабочкой, под Гитлера.

Он противно издавал совсем неприличный звук и ржал так, словно издевался над Маней с Проней.

Проня сказал:

— Ежели он вечером такое опять допустит, дам по шапке.

— Как это — по шапке? — тут же отреагировала Маня.

— А вот так, — и поднял свой кулак, не очень уж и крупный, но, Маня знала по опыту, такой навесистый, что не каждому и выдержать.

Маня выдерживала. Случалось это в молодости, когда Проня впадал в раж. В последние годы вроде и совсем перестало случаться такое. Но кулак у Прони все еще не потерял силу.

— Не дури. Тебе что, международных скандалов не хватает? — примирительно сказала Маня.

В Омск, по местному времени, экспресс пришел без опозданий — в девять утра. И у всей поездной бригады по этому случаю было хорошее настроение. Зимой к опозданиям привыкали.

На железных дорогах повсеместно, в связи с частыми и большими опозданиями пассажирских поездов, даже выработалось особое объявление: «Скорый поезд Москва — Владивосток ожидается прибытием в ноль-ноль часов и т. д.». Не прибывает, не прибудет, а ожидается. Вот, дескать, ждем, а там уж не взыщите, что будет.

Маня с Проней еще до Омска напились чаю, хорошо позавтракали, у них и мясцо, и рыбка, и колбаска сухая, и прочие разносолы всегда водились. В еде они себя не урезали.

После ночного дежурства Проня еще не ложился, и Омск принимали они вдвоем.

На стоянке сразу же подошел к ним бригадир с каким-то гражданином и сказал:

— Вот, Прошкины, этот товарищ к вам из прокуратуры.

А товарищ взял Проню под локоток и подсадил на ступеньки.

— Пройдемте к вам в служебное купе!

— И ты иди, — сказал бригадир Мане, — я подежурю.

Маня обмерла: «Господи, столько лет честно проработали, и вдруг нежданно-негаданно из прокуратуры...»

И с неохотой, даже болью, вспомнила о трех мешочках картошки, что прихватили они нынче с Проней в поездку.

«Три в служебном и еще три по купе разложены», — сама себе созналась Маня.

— Садитесь, пожалуйста, — очень вежливо и вполне непринужденно сказала она, полотенцем вытирая и без того чистую лавку в служебке.

На Проню было жалко глядеть — побледнел мужик и даже подбородок заострился.

Маня решила сразу: «Все надо брать на себя».

9. Следователь ланской прокуратуры Михаил Иванович Князев очень любил своих детей. Но дома своего не любил. Не было у него дома.

В тот вечер, написав запрос в Набережные Челны, Князев долго сидел, не раздеваясь, в своем кабинете. Потом позвонил домой. Очень обрадовался: трубку взял сын.

— Что у тебя? — спросил Князев.

— Все в порядке, — бодро ответил сын.

У него всегда все было в порядке, даже тогда, когда в четверти заработал четыре двойки.

— Ты или гений, или полный болван, — сказал Князев, подписывая дневник.

— Гений, — хмуро сказал сын, но уже и с некоторой беспечной легкостью — дневник-то подписан.

— Почему гений?

— Пап, — сказал сын, — но ведь ты точно знаешь, что я не полный болван?

— Знаю.

— Вот и выходит, что гений.

Жизнерадостность и умение убедить себя, что все хорошо, что жизнь хороша, была у сына от него — от Князева.

— Что делаешь? — спросил сына.

— Создаем оркестр. Шикозная группочка, друг! Сейчас будем делать на гитару электроприставку.

— Ты бы лучше уроки делал, — сказал Князев. — Скажи матери, я задержусь.

— С чуваком, что ли, этим?

— С каким чуваком? Что ты мелешь?

— С ребенком этим, — пояснил сын. — Не нашел еще родителей?

— Ищу. Ну, привет.

— Привет. — И совершенно автоматически добавил: — Приходи пораньше.

Из прокуратуры Князев поехал в Дом малютки. Ехать ему туда не надо было, незачем, но он поехал.

Найденыш не спал, его как раз перепеленывали, и Князев даже пощекотал пальцем сытый пузырик с не зажившей еще пуповиной.

— Не нашли, чей он? — спросила знакомый дежурный врач.

— Нет.

— Хороший мальчик, — сказала сестра, хотя хорошего в нем ничего, на обычный взгляд, не было.

Князев посидел с сестрами и няньками, слушая их рассказы о том, что в роддомах участились случаи отказов от детей.

— Ро́дит и тут же откажется, — говорила старенькая няня.

— Говорит: забирайте его у меня! — поддержала дежурная сестра. — Не нужен мне, и кормить не буду.

10. Утром секретарша положила на стол Князева листок бумаги.

— Я вам по вашему подкидышу справку навела. В роддоме номер четыре, — сказала. — Это, кажется, то, что вам нужно. — И вышла.

Справка была написана ее рукою, полудетским крупным почерком с обязательными загогулинками на окончании слов.

Князев, легко разбирая этот почерк, прочел: «Мясникова Кира Евгеньевна, 1962 года рождения».

«Вот черт, — подумал, — на год старше моего оркестранта». И читал дальше: «Русская, в браке не состоит, не работает, беременность первая, нормальная, роды средней сложности. Новорожденный: мальчик, рост 51 см, вес 3800 гр.