Частная кара

— Николай Давыдович, из наших личных средств отошли три тысячи рублей в дом Американской компании в руки Рылеевой...

Брун, отпетый скупердяй и дока в любой бухгалтерии, болезненно скривил маленькое сухое личико, так ему было жалко императорских денег.

— Отошли, отошли! — улыбаясь, сказал Николай Павлович, радуясь скорби Николая Давыдовича Бруна, которая приходила немедленно, когда надо было расставаться с деньгами.

Николай не был скрягой и частенько поступал вопреки вечным советам казначея:

— Не давайте взаймы!

Давал, и часто без отдачи, как и в тот раз.

25. Творческий отпуск кончился, и Стахов вышел на работу. В первый же день на кафедре встретился с Голядкиным и слишком поспешно поклонился ему. Тот не ответил. С тестем виделись только однажды.

Агей Михайлович сам отыскал зятя и попросил зайти к нему. Стахов пришел, но мужского разговора не получилось.

— Прошу оставить мою семью и не претендовать ни на какие привилегии. — Голядкин смутился произнесенному и, раздражаясь, добавил: — Да, да. Прошу оставить мою семью... И учтите, я могу принять серьезные меры...

Однако на кафедре Стахов долго не задержался. В городских овощехранилищах что-то испортилось, и его во главе трудового университетского отряда отправили на переработку картофеля.

В овощехранилище собрался народ интересный и языкатый — сотрудники Исторического музея и художественной галереи, работники трех библиотек и научные сотрудники двух исследовательских институтов, — университетская бригада вполне вписалась в этот коллектив.

С картофеля перекидывали на капусту, с капусты на морковь и свеклу, разнообразя труд, и дни летели незаметно.

Все это время Стахов жил в аспирантском общежитии, но, как только вернулся с «трудовой вахты», к нему подошел комендант.

— Понимаете, тут такое дело, — мялся он, — могут возникнуть неприятности. Вы имеете комфортабельную жилую площадь, а проживаете в общежитии. Простите, но...

Стахов снял небольшую комнатку в частном квартале Крайска — в Спиридонихе. Это было совсем рядом с их дачей.

Суд откладывался. Антонина наняла нового адвоката. Стахов сделал то же. Адвокаты встречались друг с другом, бесконечно выясняя что-то.

А вмае Стахов улетел в Сибирь в экспедицию.

Суд назначили на тринадцатое октября.

Одиннадцатого Стахов вернулся из экспедиции, двенадцатого пришел к Алешке.

Он шел к нему, вспоминая, как украшали они новогоднюю елку, как ездили в авиакружок, как взлетела Алешкина ракета, и про то, как чуть было не угодил под тяжелогрузный самосвал. Об этом он никому не рассказывал, но часто вспоминал, и холодок пробегал по спине, знобя затылок. Стахов вспомнил, как перед отлетом в Сибирь пришел к Алешке, и тот рассказал ему, что однажды на улице увидел точно такой же «жигуленок», как у отца, и бросился очертя голову к нему, чуть было не попав под грузовик.

— А ты меня не заметил...

Стахов точно знал, что не был тогда в том районе Крайска, а значит, Алешка ошибся, как ошибался он сам, принимая чужих мальчишек за сына.

Как никогда ощутил Стахов в себе неудержимую любовь к нему, и сердцу стало тесно и невмочно.

Он снова, в который раз, вспомнил предложение Антонины вернуться.

Прошедшим летом часто думал об этом, припоминая их прошлую жизнь, находя в ней что-то и примиряющее.

«А что, собственно, случилось? Десятки, сотни семей живут в постоянных рознях и ссорах, — думал, стыдясь собственных мыслей. — Мы не хуже и не лучше других. Ведь так мало надо для того, чтобы все было как должно. У нее своя жизнь, у меня своя, внешне — полное благополучие». «Делай, что хочешь, — любила говорить Антонина, — но только так, чтобы я ничего не знала».

— Ты, Стахов, дурак, — говорил по-доброму старый приятель. — Все бабы одинаковые. А твоя еще получше других — у нее отец Голялкин. Нет идеальных семей. Везде бой! В том и смысл жизни. Правильно тебе Антонина мозги чистит. Ты сперва карьеру сделай, утвердись при хорошем месте, при окладе, а потом уже и твори. Если захочется...

Поднимаясь в лифте, Стахов снова думал о том, что Антонина предлагала ему вернуться, а он так и не ответил на ее предложение.

— Здорово, — сказал Алешка, открывая дверь; он очень вырос за лето.

— Здравствуй, — сказал Стахов.

Они пожали друг другу руки, впервые не поцеловавшись.

— Раздевайся, — сын показал на вешалку и достал домашние туфли. Он всегда подавал их, с самого раннего детства, когда еще и ходил-то совсем плохо, но все-таки, кряхтя, тянул по одной туфле, выкрикивая: «Тяй», что значило на его языке «надевай». — Что ты похудел так? — спросил Алешка.

— Голодовал я, сынок, почти месяц.

Заканчивал летнюю экспедицию Стахов на севере Иркутской области. В бассейне Нижней Тунгуски и Киренги исследовали первые казачьи становья, интересовали его и места северной высылки декабристов.

Совершенно случайно в Казачинске Стахов познакомился с начальником геологической партии, которая работала в северо-восточной Байкальской горной стране. Громадный этот край, совсем не изученный, всегда волновал воображение Стахова, его туда необъяснимо влекло. И вот представилась возможность.