Читаем Частная кара полностью

Частная кара

Геологи заметили его состояние, хотя он тщательно скрывал все, что происходило с ним ночью.

— Ты только ночью на зов не выбегай, — сказал как-то один из них, его звали Алешей. — Если побежишь — все! Крышка! Со мной такое бывало...

— Не бери в голову, — сказал другой.

И Стахову стало легче. На пятые сутки болезнь отступила. Ночью он подумал, что не ответил на предложение Антонины вернуться и правильно сделал, потому что все-таки у него остается какой-то шанс на размеренную, нормальную, солидную жизнь, где не будет ничего неожиданного и странного, где ожидает его хорошая квартира, надежный оклад, положение и, главное, признание. Засыпая, сказал себе, что решение об уходе с кафедры надо пока отложить...

— Ты где пропадал? — спросил Алешка и зашептал, оглядываясь на дверь кухни: — На кафедре хипиж! Собираются тебя обсуждать! Дед говорит, что, наверное, уволят по какому-то кзоту...

— Завтра суд, — сказала Антонина. — Ты готов?

— Да.

— Советую, поговори решительно со своим адвокатом, он делает чтото не то. Он компрометирует тебя. А это ни к чему. Ты знаешь, что на кафедре не все благополучно? Серьезные неприятности...

Он молчал, думая о том, что снова надолго отложится его работа над рукописью. «А может быть, сказать ей сейчас: я возвращаюсь, Антонина, пусть все будет по-твоему... И у нас Алешка...»

— Черт возьми, — сказал он вслух, — какие могут быть еще неприятности, если я чуть было не погиб, а к рукописи не притрагивался почти год...

— Будешь обедать? — спросила она, и ему стало жарко.

Вечером Стахов заехал к главному редактору «Исторического вестника» Николаю Николаевичу Федюшкину. Улетая в экспедицию, он отдал в «Вестник» большую статью. В Иркутской области, в Катангском районе, Стахова нашла телеграмма. Николай Николаевич сообщал, что статья понравилась и ее срочно засылают в набор для очередного номера.

Жил Федюшкин в самом центре Крайска, на Пролетарской улице. Были они со Стаховым давние друзья, еще со средней школы, вместе учились в университете, и поэтому Стахов, не предупреждая звонком, завернул к Федюшкину. Ехать на Спиридониху не хотелось, а Николай Николаевич к неурочным посещениям друзей привык и был им всегда рад.

Однако в этот раз неожиданному приходу Стахова он не обрадовался, даже растерялся. Это удивило.

— Холостякую, понимаешь, извини, маленько беспорядок у меня, — мялся в прихожей хозяин, виновато и настороженно поглядывая на гостя. — Понимаешь, Тамара схватила детей и махнула в Прибалтику.

У Федюшкина двое мальчишек-близнят, он преданно любил супругу, отменный семьянин. Но Стахов, несколько озадаченный таким приемом, подумал про себя, не обрел ли себе Федюшкин предмет тайного обожания.

— У тебя что, женщина? — спросил серьезно.

— Что ты! Что ты! — ужаснулся Федюшкин и в подтверждение своей моральной чистоты распахнул двери в комнаты и даже в совмещенные удобства. — Проходи...

— А у меня, брат, завтра суд, — сказал Стахов, по привычке, укоренившейся не в такую давнюю пору, проходя на кухню.

— Все-таки разводишься!

— Развожусь...

— Ну и чудак! Кроме моей Тамары, все женщины одинаковы. А твоя еще и других лучше — у нее отец Голядкин.

— Может, поэтому и развожусь...

— Дурак, — просто сказал Федюшкин. — Пить будем?

— Я по странному какому-то случаю становлюсь трезвенником. Но нынче мне хочется напиться.

— Этого не обещаю, но по маленькой найдется. — Федюшкин вроде бы оправился от своего смущения и привычно захлопотал у холодильника.

— Голоден как волк, — предупредил Стахов. — Был нынче у сына. Антонина обедать оставляла...

— Ну и поел бы. Приглашение к столу — всегда приглашение к миру...

— Не всегда, — сказал задумчиво Стахов. — Обильный стол только атрибут глубокой дипломатии. Она мне вернуться предлагала.

— Нет причин не принять это предложение, — разбивая на сковородку яйца, сказал Федюшкин. — Будешь есть яичницу с салом. И то и другое запасено в избытке на мое холостякование...

— С учетом гостей?

— С учетом, с учетом... Ты чего не позвонил, как прилетел?

— Я заехал... Вчера только и приземлился...

— Вона, — сказал Федюшкин, у него была привычка к простонародным словам. — Так ты еще свежий?

— Свежий... Но Антонина предупредила, что на кафедре готовят мне голгофу...

— Вот видишь, переживает. Ну ты тоже хорош, хотя бы телеграмму дал на кафедру.

— Я дал.

— Через месяц... А до этого что думать? Ты где был?

— В Байкальской горной стране...

— Ух ты! Чего там делал?

— С богом беседовал...

Выпили по рюмке, закусили яичницей.