Частная кара

— И умели скрыть свои чувства, волнение, гнев, досаду и прочее, так?

— Так.

— Все это накапливалось в вас, как в конденсаторе. И вот разрядилось! У вас нервное истощение.

Стахова устроил диагноз, но ни одному слову доктора он не поверил.

Пришел Федюшкин.

— Как жить будешь дальше? — спросил. — Тебе лечиться надо. Сходи на кафедру, объяснись. Борис Владимирович все уладит, да и Голядкин поймет.

— Мне бы с Алешкой повидаться, — сказал Стахов.

— Давно не видел?

— Давно. У него нет времени. — И, вздохнув, добавил: — На меня...

— Ничего, — уверенно сказал Федюшкин. — Разберется. Ты его не торопи. Разберется.

— Мне завтра в суд, — сказал Стахов.

— Зачем?

— Антонина подала на меня как на потерявшего право на жилплощадь.

— Ну и верно, — сказал Федюшкин. — Надо было не миндальничать, а поселяться там. Тебе квартиру дали. Врезал бы замок...

— Ты серьезно?

— А почему бы и нет. Таких болванов, как ты, учить надо.

31. Михаил Михайлович Сперанский — человек выше среднего роста, подтянутый, даже стройный, в годах, когда люди настоятельно думают о пенсионе, но бодрый и завидно здоровый, на фоне правящей стариковщины фигура заметная.

Скуповатый, выучившийся на медные деньги и достигший высоких чинов благодаря не только своим знаниям, но главным образом своим принципам и удивительному трудолюбию, был молчалив, говорил как бы только по великой надобности приглушенным и чуть даже сипловатым голосом, всегда с чувством полного откровения, стараясь во что бы то ни стало убедить собеседника в искренности.

Сперанский в своей жизни знал необычайные взлеты, истинные триумфы и подлинное признание недюжинных талантов, знал и падения, горький вкус опалы и больше всего в жизни боялся нищеты, из которой поднялся и от которой всю жизнь убегал, умея беречь не только рубль, но и копейку.

Он мог вовремя промолчать, согласиться с противными ему убеждениями и даже, внешне сохраняя благочестие, пойти на подлость.

«У меня достаточно силы и ума, чтобы вовремя промолчать», — любил повторять он в сокровенных своих мыслях.

Первый законодатель предполагаемых реформ, слыл он за отчаянного либерала и даже якобинца. Один из ближайших и довереннейших друзей Александра Первого, низведен бездеятельностью и ленью болтливого монарха до положения изгнанника, до маленькой сошки, но и тогда не терял надежды, что будет еще полезен и нужен.

Шутник и балагур Алексей Львович Нарышкин, сам того не ведая, помог Сперанскому выбраться из заштатной Пензы, высмеяв перед государем генерал-губернатора Сибири Пестеля.

И Михаил Михайлович неожиданно стал правителем этой бескрайней земли, с обязательной инспекторской проверкой и с последующей работой над законами для оной пустоши.

С завидным рвением приступил Сперанский к выполнению воли государя.

Путь от Петербурга до Иркутска стал новым восхождением на государственные высоты.

Возвращаясь из путешествия по северным землям, Кущин встретился со Сперанским в Иркутске. И Михаил Михайлович приблизил его, угадав яркие дарования, неподкупную честность и стремление бескорыстно служить на пользу отечеству. Ценил Сперанский в молодом Кущине и редкую способность из разрозненных частностей составить единое целое.

Любитель подолгу ежедневно ходить пешком, Михаил Михайлович и в этом нашел в Кущине своего соратника.

Они часами бродили по Иркутску, выходили за город, шли над Ангарою, забредая так далеко, что не раз и блуждали в таежных чащах.

Сперанский — хороший ходок и удивительный собеседник. Молчун по натуре, он как-то так настраивал Кущина, что тот мог говорить один, все более и более загораясь.

Так Кущин поведал ему свой «Взгляд на Сибирь», который позднее опубликовал в «Сыне отечества», а еще позднее издал книгой с предисловием Сперанского.

Легко и свободно делился о политическом переустройстве России, и о пользе выборного при монархе Совета депутатов от всех слоев населения, и о благах, которые легко можно достать для отечества, истребив лихоимства, взяточничество и беззакония, которые творит сама власть в лице чиновников.

Сперанский талантливо слушал, исподволь наводя Кущина на новые мысли. Он незаметно учил и наставлял его, разжигая страсть к познанию и самооткровению.

Не прошло и двух недель с их знакомства, а Михаил Михайлович так знал своего молодого друга, как не знал тот и самого себя.

Однажды Кущин стал горячо говорить о сословии, народившемся только-только в России, но которое, в том был убежден, составит вскоре гордость родины: «Оно будет расти, превращаясь в могучее общество, суть которого просвещение. Общество это удивительным образом станет влиять на дела государственные, приводя их к совершенству. Оно исключит в верховном правлении лесть, подкуп, заведомо неверное соглашательство, ложь, карьеризм и утвердит честь, доблесть и славу — триаду, которая есть в каждой истинно русской душе...»

Эти рассуждения заинтересовали Сперанского.

— И когда, вы считаете, произошло рождение этого сословия, то бишь общества? — спросил он.