Частная кара

Все, что до этого и после читал я о русских церквах, о службах, зрительно связалось у меня с Зачатьевским храмом. И Пушкин, и Гоголь, и Толстой, и Чехов, и Достоевский — вся русская литература, в моем воображении, писала этот храм. И я вольно располагал в нем литературных героев.

Переводя на русский язык грузинского писателя Григора Чиковани, я представлял сцену последней молитвы великого князя Кахетии Константина в стенах этой церкви.

Окна досками были забиты не все. Два у западного притвора выбиты и распахнуты. Мы заглянули в них — все было разбито и осквернено. И этот погром совершен после принятия закона об охране памятников старины.

Тут происходило нечто, чему я не могу найти объяснения. Здесь бездумно и жестоко воевали с красотой. Выламывали, выбивали, корежили, оскорбляли...

И вдруг там, где когда-то, теперь я в это верю, стояло творение Мастера, темное пустое пространство озолотилось, и тоненький лучик устремился к горним высотам, — предзакатное февральское солнце, вырвавшись из плотного и густого морока, упало в распахнутые окна и, отразившись в стеклышке на полу, осветило храм изнутри.

Груды побитого кирпича, ободранные, исписанные стены, загаженный пол, мрак...

Мы шли вдоль ограды мимо гранитных и мраморных памятников, читая имена, понятные русскому уху.

...Генерал-майор Николай Иванович Васильчиков умер 27 января 1855 года...

Представитель одного из древнейших родов в истории России. Ветвистое генеалогическое древо Васильчиковых переплеталось со многими знаменитыми фамилиями.

Сам Николай Иванович связал свою судьбу с Ланскими. Был женат на Марии Петровне — родной сестре Петра Петровича Ланского. Петр Петрович, командир полка столичных кавалергардов, просил руки вдовы Пушкина, Натальи Николаевны, и получил согласие. С 1846 года он принял опеку над детьми Пушкина и сделал все, чтобы Наталья Николаевна была счастлива во втором браке.

Родной брат Натальи Николаевны — Иван Николаевич Гончаров — женился на дочери Николая Ивановича Васильчикова — Екатерине Николаевне.

Но и это не все.

Сын Пушкина, Александр Александрович, как в шутку его звал отец — рыжий Сашка, женился на дочери брата Петра Петровича Ланского — Софье Александровне.

По разделу пушкинского наследства сыновья получили право издавать отца. Пушкинскую библиотеку и архив увезли в село Ивановское. Но там случился пожар, к счастью не тронувший рукописей поэта.

И библиотеку с архивом надолго перевезли в Лопасню, где они и хранились.

Идем акрополем, многие памятники повалены, снег вокруг затоптан и загрязнен. И вдруг под ногами неопределенная, не огороженная ничем большая плита, захоженная по краям и занесенная снегом.

Счищаем заслеженный снег — «...сын поэта...». Дальше прочитать ничего не удается, на черном лабрадоре образовался ледяной панцирь...

Я подумал, что зло всегда мстит добру, грязь — чистоте, посредственность — таланту.

Так было с Пушкиным.

Глядя на могилу сына поэта, я вспомнил:

«...как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой, с моим тезкой я не ладил. Не дай Бог ему идти по моим следам, писать стихи, да ссориться с царями...»

Стихов Александр Александрович не писал, с царями не ссорился. Всю жизнь был военным, дослужился до звания генерала. В 1914 году, охваченный чувством патриотизма, собрался идти на войну, но умер на восемьдесят втором году жизни...

А что же заставило Александра Сергеевича Пушкина пожелать сыну не идти по его следам?

Спросим об этом самого Пушкина, заглянув в тот самый «Дневник», который до 1920 года хранился в Лопасне:

«...10 мая. Несколько дней тому получил я от Жуковского записочку из Царского Села. Он уведомлял меня, что какое-то письмо мое ходит по городу, и что Г(осударь) об нем ему говорил. Я вообразил, что дело идет о скверных стихах, исполненных отвратительного похабства и которые публика благосклонно и милостиво приписывала мне. (Приписывать несвойственное таланту — излюбленный прием посредственности. — Ю. С.). Но вышло не то. Московская почта распечатала письмо, писанное мною Н(аталье) Н(иколаевне), и нашед в нем отчет о присяге В(еликого) К(нязя), писанный, видно, слогом неофициальным, донесла обо всем полиции...»

Вот, на мой взгляд, исток интриги, приведшей к роковому концу. С этого факта начинается все, сделавшее жизнь Пушкина невыносимой. Нравственная пытка, последовавшая за этим, разрешилась выстрелом у Черной речки.

Но продолжим чтение «Дневника»:

«...Полиция, не разобрав смысла, представила письмо Г(осударю), который сгоряча также его не понял...»

И снова я прерываю чтение, чтобы обратить внимание на удивительный пущкинский русский язык. Почти каждая строка «Дневника» заполнена особым смыслом. Хотя бы эта. Полиция не разобрала смысла и, не разобрав, конечно, отнесла не к кому-нибудь, а к государю. А он хотя и сгоряча, но тоже, как полиция, не понял его. И среди государственных мужей не нашлось никого умнее, кроме...