Частная жизнь короля Джона Сноу (СИ)

Дни и ночи сменяли друг друга, складывались в недели, недели соединялись в луны, луны, точно ожерелье, нанизывались на нить года. Постепенно город и страна оправились от горя, причиненного им смертью прекрасной молодой королевы. Джон тоже понемногу приходил в себя. Он по-прежнему соблюдал строгий траур — во дворце были запрещены любые увеселения, пиры и танцы. Трудиться приходилось вдвое больше — теперь все, что до этого делала Дени, легло на его плечи. И первым делом он приказал очистить дворец от многочисленных прихлебателей, которые кормились за ее счет. Затем настал черед неотложных дел, а за ними — и тех, что раньше откладывались по той или иной причине.

Каждый день в жизни короля был похож на предыдущий: он вставал рано, после завтрака и до обеда сидел на Железном троне, принимая послов и просителей, раздавая пожалования и объявляя приговоры. После обеда он ненадолго заходил в детскую взглянуть на дочь, затем упорно тренировался на учебном дворе, чтобы не выходить из формы. Ужинал он обычно с кем-то из членов Малого совета или в одиночестве. Перед сном — просматривал те указы, которые надо было подписать завтра, а затем падал в кровать и засыпал тяжелым сном без сновидений. Разнообразие в эту жизнь вносили разве что редкие выезды в Королевский лес на охоту и посещения Великой септы.

Тем не менее, с каждым днем Джон чувствовал себя все хуже. У него ничего не болело, но его как будто сопровождала постоянная усталость. Еда не насыщала, вино не разгоняло кровь, и, сколько бы он ни спал, сон не давал ему бодрости. Если бы не слуги, подававшие ему чистое платье и воду для мытья, он забыл бы и об этом. Ежедневные дела давались ему все тяжелее — он не мог сосредоточиться на том, что ему говорили, а когда читал — буквы разбегались у него перед глазами, не желая складываться в слова. Самым худшим было то, что он совершенно ничего не чувствовал к Алисанне. Он заглядывал в ее комнаты каждый день. Маленькая принцесса, по словам нянек и мейстера, росла совершенно здоровой и развивалась как положено ее возрасту. Но Джон никогда не испытывал желания взять ее на руки или потискать, как, бывало, в детстве делал с маленькими Браном или Риконом. Он не испытывал при виде Алисанны ни нежности, ни жалости к осиротевшему ребенку, ни радости, что та вырастет похожей на Дейенерис. Пожалуй, единственным чувством в его сердце была обида — словно малышка была виновата в том, что ее мать умерла, что она лишила отца жены. Джон понимал, насколько это недостойно, и знал, что ему придется подавить и преодолеть в себе это чувство, но сейчас он не находил в себе сил на это.

Единственное важное решение, которое он принял за прошедший со дня смерти Дейенерис год — это закон о наследовании. Согласно ему, отныне в Семи королевствах Железный трон должен был передаваться от короля к старшему из его детей — неважно, какого пола, а в случае, если таковых не будет в живых на день смерти правителя — то к старшему из оставшихся в живых потомков. Так тянулось время, и король все больше ощущал себя волом, обреченным до бесконечности тянуть плуг по борозде — без передышки, без изменений. Но, как оказалось, не он один это заметил.

Как-то за совместным ужином лорд Тирион, поглощавший изысканные вина и яства с удовольствием завзятого гурмана — удовольствием, давно недоступным для самого Джона, — заметил:

— Что-то в последнее время вы мне не нравитесь, ваша милость.

— Что вы имеете в виду?

— То, что вижу. Вы похудели, осунулись, побледнели. Я знаю, вы горюете по Дейенерис, Джон, и на вас свалился груз двойных обязанностей, но неужели так необходимо загонять себя в могилу раньше времени?

— Осторожнее, милорд Десница. Вы говорите с королем.

— Сейчас я говорю с племянником, и, как ваш дядя, я вам говорю — так нельзя. Вы нужны своей стране не рано постаревшим и исчахнувшим от скорби, а молодым и полным сил. Я уж не говорю о принцессе, которая также в вас нуждается.

— У принцессы целая армия нянек и надсмотрщиков — меня она даже не узнает.

— Это сейчас, пока она неразумный младенец. Позже вы будете ей нужны — как отец, наставник, учитель. Поверьте опыту человека, которым пренебрегал его собственный отец — и ничем хорошим это не закончилось для них обоих.

Джон устало кивнул и отпил вина — у него не было ни сил, ни желания спорить дальше. Лицо Тириона Ланнистера было серьезным и обеспокоенным — в нем не было ничего от сибарита, только что со знанием дела рассуждавшего о сортах вина. Король и десница некоторое время смотрели друг на друга, затем Джон сдался и спросил:

— К чему вы клоните, Тирион?