— Тут меня как стукнуло — я Бриенну сразу вспомнил, как она мне на сердце тогда еще легла. Понял, что это она в башне сидит — ну и не меня ли ждет? Не будь я Великанья смерть, если не добьюсь своего! Не выйдет по-вашему — похищу, и дело с концом. Сажусь я, значит, на корабль моего дружка, приезжаю на Сапфировый остров — лето, жарища, солнце припекает. Иду сразу к Вечерней звезде — так мол, и так, хочу Бриенну в жены взять. А тот меня — тут Тормунда разобрал смех — как сына родного встречает, с распростертыми объятиями. И что ты думаешь? Оказывается, все эти два года, что я у себя в Дарри куковал, Бриенна в башне просидела. Как приехала с войны, так с острова больше ни ногой, и из дома не выходит. Не смеется, не плачет, живет, будто мертвая — ничем не проймешь. Отец ее уже отчаялся — сам видит, пропадает девка, а силой с ней ничего не сделаешь. Женихи были — он за ней много денег давал — а она всех разогнала, и сидит одна, чахнет. Я, конечно, Вечерней звезде ничего не сказал, но сам-то понял, в чем дело.
— В чем же?
— Помнишь золоторукого ублюдка? Его еще звали Цареубийцей.
— Джейме Ланнистера? А он тут при чем?
— Я ж их вместе видел тогда — и как она на него смотрела, и как он на нее — а толку-то. Не похищал, не трахнул даже, чтоб ей было что вспомнить. Смотрел-смотрел, а потом взял и сгинул — подох, говорят, да и хрен с ним. Вот моя Бриенна по нему два года и сохла.
— Это она тебе рассказала?
— Не она. Пацан, который тогда за ней таскался — Подрик Пейн. Сейчас его не узнать — боров да и только, рожа чуть не лоснится. Кастелян здесь, в Дарри, женат, детей наплодил. А тогда был тощий и робкий: рта при мне не открывал, когда я на него смотрел — краснел, как девица. Ну, когда я понял, что эту крепость так просто не возьмешь, стал искать обходные пути. Однажды я его позвал с собой выпить, а там припер к стенке. Он, конечно, сначала упирался — мол, нехорошо про леди так говорить, а как я его припугнул тем, что еще немного, и будет он за свою леди Неведомому свечку жечь — размяк и все мне выложил. Оказывается, мальчишка был не дурак, и все замечал и запоминал, только не знал, как сложить одно с другим. Я его послушал, подумал, и пришел к Бри с честным разговором — выложил все, что думаю про нее, про себя и про отца ее. Она меня слушала молча, непонятно — то ли слышит, то ли нет. Я не стал дожидаться, что она ответит и ушел — пусть все обдумает.
Думал я тогда, что ждать придется долго, ан нет — тем же вечером посылает за мной лорд Селвин. Прихожу к нему, а там и она сидит, прямая все, бледная, губы дрожат. А отец ее наоборот — сияет, как медный грош. В общем, согласилась она — я-то, конечно, знал, что не по любви, а скорее от отчаяния, и чтобы отца не огорчать. Мне, конечно, это не очень нравилось, но такая женщина стоит того, чтобы ее добиваться.
Короче говоря, звездный лорд был готов на радостях поженить нас чуть ли не тем же вечером, но хотел сделать все как положено — чтобы певцы, музыканты, гости, пир — вся эта ваша южная чепуха, ну и чтобы не подумали, будто невеста забрюхатела до свадьбы. Я подождал сколько надо — устроил себе мальчишник на славу — Тормунд вздохнул и улыбнулся, очевидно, от приятных воспоминаний — а с Бриенной до свадьбы так ни разу и не разговаривал.
— Почему? — Джон прервал друга. — Она не хотела?
— Я. Все, что надо было, я уже сказал, а остальное могло подождать. Поженили нас как полагается — обеты, плащи, провожание. А потом мы уехали в Дарри, и там я — тут, к удивлению Джона, грозный воин, вождь одичалых, человек, который мог перепить и переговорить кого угодно, крякнул, замялся и отхлебнул большой глоток вина — я сделал одну вещь.
— Какую?
— Да такую, какой ни одна баба от меня еще не видела.
— Что же ты такого сделал?
— Если ты хоть кому-нибудь расскажешь об этом, Джон, я тебя убью, хоть ты и король. — проворчал Тормунд и продолжил. — Я не тронул ее. Клянусь тебе всеми богами, лорд Сноу, я пальцем не прикасался к собственной жене целых полгода. При том, что спали мы вместе.
— Но почему?
— Потому что… она же не такая как наши вольные женщины — похитил, значит, ты сильный, хитрый, умный, счастливый, такому отдаться — за честь почтут. И не южные неженки, которые, увидев голого мужика, визжат и хлопаются в обморок. Бриенна — она другая, совсем другая. — с Тормунда слетело все его обычное бахвальство и удаль, он говорил серьезно. — И я хотел, чтобы у нас все было по доброй воле, когда она сама захочет.
— И ты дождался?
— В том-то и дело, что нет! Шесть лун прошло, седьмая началась, и у меня взыграло — в конце концов, я кто — муж или евнух? Да я любую бабу могу соблазнить, так что она будет за мной бегать как собачка и умолять, чтобы я ее трахнул. А тут не могу? Нет, ты пойми — она не отбивалась нарочно, ничего такого. Домом занялась — из рук вон плохо, но я молчал. Что хотела, то и делала, и потерпеть я был готов, но все-таки не до тех пор, пока у меня вставать не перестанет. Так что я взял дело в свои руки, и оказалось, что не так уж моя жена была и против — только показать это стеснялась.