Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

В старших классах были еще школьные олимпиады забавные. Например, героиней моей олимпиады по литературе была Анна Бунина, которая так и осталась моей героиней. О ее существовании я узнала из журнала «Работница». Как и откуда мы вообще почерпывали наши знания, это достойно удивления. Вот в журнале «Работница», в старом номере, который в какой-то дачной мансарде попал мне в руки, там помещали на последней странице обычно какую-нибудь картину, образец женской красоты, к которой я всегда была неравнодушна, и в этом номере на последней странице была картина Варнеке «Портрет Анны Петровны Буниной» и какая-то биографическая справка. Когда я вернулась с дачи в Ленинград, я стала ею специально интересоваться. Обнаружила, что практически нигде про нее ничего не написано. И мой двоюродный дед помог мне проникнуть в библиотеку Академии наук. И я ходила туда и начитывалась. И писала, это был девятый класс, я написала олимпиадное сочинение, в котором высказывала всякие непопулярные в средней школе идеи вроде «внутренней свободы» и тому подобного. И преподавательница литературы вместе с нашей прекрасной директрисой пытались меня как-то уговорить смягчить некоторые формулировки, на что я, разумеется, не согласилась. И тем не менее они отправили сочинение дальше – на районную олимпиаду, а дальше оно попало и на городскую. Опять-таки вчера, вы вообще каким-то триггером послужили, потому что пошли какие-то странные воспоминания и совпадения, и вчера в ФБ знакомая поместила фотографию Владимира Марковича Марковича. И я поняла, что Владимир Маркович Маркович – это, видимо, тот самый доцент Маркович, который на олимпиаде по литературе во Дворце пионеров со мной собеседовал и которому я излагала суждения только что прочитанного Гершензона о пушкинском «Памятнике», где он объясняет, что «долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал» – это фигня по сути дела, народу-то ты будешь чем угодно, может быть, любезен, но для поэта это не главное. Это то, что для меня тогда было откровением.

Что же еще? Мы в конце школы сейчас… Я не сдавала экзамены, я была освобождена от экзаменов.

ГОРАЛИК. Халтурщица?

ЗИНГЕР. Ужасная халтурщица. У меня были хорошие оценки, потому что, не ходя на уроки, я сдавала экстерном все предметы учителям, которые относились ко мне очень мило и с некоторым сочувствием. Но экзамены, я думаю, я не сдала бы никогда.

ГОРАЛИК. Что было с темой поступления и выбора профессии?

ЗИНГЕР. В детстве кем я только не мечтала быть, но мне про все говорили: «Ну куда тебе? Какой из тебя археолог, надо же в экспедиции ходить, а у тебя голова болит. Геология? То же самое. История? История – это вранье». Это сразу было ясно, что история – вранье, поэтому не надо и пытаться поступать на исторический. Журналистика тоже соответственно – обман. Филология? В университет евреев не берут на филологический, а педагогом я не хотела быть. Все это было известно с самого раннего детства, то есть меня от всего отваживали на самом деле. Во-первых, потому что отец еще не потерял надежду сделать из меня математика. Например, помогая мне с какими-то школьными занятиями, он подсовывал мне университетские задания, и я их решала. Я не понимаю, как это делала. Вчера у меня был смешной момент, я вдруг решила посмотреть… Я увидела ссылку на академию Хана. Это замечательная штука. Все школьного уровня знания расписаны такими крошечными очень доходчивыми роликами. И я решила посмотреть на линейные уравнения, потому что у меня вдруг потемнело в глазах и я поняла, что даже настолько школьную математику уже не помню. А как тогда все это происходило, я не понимаю. И отец мне не говорил, что это сложные задания. Он меня будто бы натаскивал для моих школьных занятий и давал задачки, которые я с муками вырешивала, а потом он говорил: «Вот видишь, эти задачи студенты решают». Подозреваю, что тут действовали, скорее всего, мои медиумические способности, другого объяснения я не нахожу. Возможно, мучительное сосредоточение позволяло мне угадывать правильные решения. Разумеется, кроме ненависти к этим мукам у меня ничего не возникало. Поэтому ясно, что поэзия – единственное, что мне оставалось. В какой-то момент я решила идти в театральный институт на факультет театроведения, потому что это было место, в котором училась Она и про которое она мне сказала, что там по крайней мере лучше с национальной политикой дело обстоит. Это было хождение по святым местам, можно сказать. И вот туда я и пошла. Сначала были два экзамена по специальности: рецензия и собеседования. С этим тоже всякие истории связаны, но это же бесконечно…

ГОРАЛИК. Как поступали?