Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая

ЗИНГЕР. Нет, блаженство было, когда боль проходила. Это то, что с годами, к сожалению, прошло. С возрастом эйфория исчезла. Головная боль проходит, но уже не испытываешь этого невероятного облегчения. А я помню настоящее состояние эйфории. Что же до того, что оставляют в покое… Нет, блаженства не было, но когда пришло понимание этой оставленности в покое, я научилась ее использовать. То есть я начала еще и симулировать приступы с какого-то возраста.

ГОРАЛИК. Вот мы находимся сейчас в районе пятого класса. Как был устроен круг интересов этого довольно взрослого ребенка?

ЗИНГЕР. Помимо книг, которых становилось все больше, помимо литературы и неновой истории, меня многие вещи занимали. У меня была коллекция минералов, один из моих двоюродных дедов был геологом. И мне привозили камешки. Они были очень красивыми, я их очень любила. Это было, признаться, не так уж захватывающе, хотя я считала, что увлекаюсь геологией, и мечтала, что меня когда-нибудь возьмут в экспедицию, что было совершенно невозможно, естественно, с моими головными болями. На самом деле мне всегда хотелось перебирать камешки – не важно, в песочнице или на морском берегу. Я и сейчас могу этим бесконечно заниматься. И я всегда затруднялась понять, чем одни минералы лучше других и почему про какой-нибудь удивительной окраски камень мне с пренебрежением говорят: «Да это обычный кремень». Потом я прочла биографию Шлимана и увлеклась археологией. Кажется, больше всего меня вдохновляла история о том, как Шлиман нарядил свою жену Софию в украшения троянской царицы. И конечно, поиски Трои не могли меня не захватить. «Мифы и легенды Древней Греции» Куна мне подарили лет в шесть, я ими зачитывалась. А еще раньше были «Сказания и легенды о скандинавских богах и героях». Вообще, чем я только не зачитывалась в детстве. Например, описаниями полярных путешествий. Правда, единственное, в чем выразилось это увлечение, было то, что двум цыплятам на даче я дала звучные имена Амундсена и Нансена. Потом я любила ботанику. Единственный из школьных уроков, который я вспоминаю с любовью, – это ботаника. Все остальное, кроме литературы, было «нормально». Вот это омерзительное словечко. Потому что по отношению к школе я начала бунтовать только в старших классах. Не в восьмилетке, я ходила в восьмилетку, а потом, когда перешла в девятый-десятый класс в другую школу… Это был рабочий район, единственная хорошая школа была математической, куда меня не отдали. Она, кажется, даже возникла после того, как появилась эта восьмилетка.

ГОРАЛИК. Что значило бунтовать? Это как выражалось?

ЗИНГЕР. С учителями, кроме той классной руководительницы, которая, к счастью, ушла от нас, когда я перешла в седьмой класс, и это было истинное избавление, у меня всегда были хорошие отношения. Но в девятом-десятом классе я начала прогуливать просто все подряд. То есть я, естественно, пользовалась своими головными болями. С меня было довольно политинформаций, линеек, классных часов и перманентной фальши школьного образования. И у меня была большая любовь – моя преподавательница истории искусств. Если вы книжку мою помните немножко, то «письма к Оне» – это к ней. И школа была очень смешная, вот эта десятилетка. Она фактически была спортивной школой, в которой мальчики были футболистами. И она просуществовала чуть ли не год или даже два со старшими классами исключительно мальчишескими, чего в принципе система образования не поощряла. И директору поставили ультиматум: либо вы берете девочек, у которых будет два дополнительных часа занятия легкой атлетикой, либо – может быть, ей даже дали этот выбор, а может, она его сама инициировала – либо у вас будет класс с эстетическим воспитанием. Поэтому у нас вдобавок к обычной программе было каждый день по два дополнительных урока, пока мальчишки тренировались, у нас были история искусств, музыкальная литература, эстетика, даже танцы. Танцы – это особая история…

ГОРАЛИК. Вы прогуливали и это?

ЗИНГЕР. Нет. Потому что эти два часа, которые иногда вела Она, она вела историю искусств у нас, надо было пережить, потому что после этого у нее кончались занятия, она уходила из школы, и я уходила вместе с ней. Мы шли в какое-нибудь кафе-мороженое или ехали к ней или шли ко мне. Это была жизнь. В те же дни, когда она по какой-нибудь причине не появлялась в школе, я мчалась к ней. Причем буквально мчалась, даже вверх по эскалатору я неслась сломя голову.

ГОРАЛИК. А что про танцы?