Частный сыск

— Верь не верь, а факты говорят сами за себя. Я допросил всех арестованных милиционеров, и все они твердят о неком Хлысте, который управлял предприятием. Кое-кто, вот как Ярошенко, разговаривал с ним по телефону. Но в глаза — никто не видел.

— Слишком абсурдно для того, чтобы быть неправдой. Обычно ложь обставляется куда более искусно.

— Вот и я так думаю, — обрадованно подхватил Порогин.

— Что ты собираешься предпринять?

Он сник.

— Не знаю. По крайней мере, пока. Ни единой зацепки. Милиционеры, с ними все ясно, они у меня под колпаком… а вот Хлыст…

— Хочешь совет? — словно невзначай обронила Дежкина. — Не суетись. Продолжай допросы и не выпускай арестованных из-под контроля. Замкни все на себя. На карту поставлено слишком многое, чтобы этот Хлыст, кто бы он ни был, долго оставался в тени. Мне кажется, он попытается наладить с тобой контакт. У него есть деньги и прибыльное предприятие, которое поставлено под угрозу. Он должен попробовать купить тебя, чтобы вернуть все на круги своя.

— Вы думаете? — неуверенно пробормотал Порогин.

— Жди. И не суетись. Он скоро объявится — с деньгами и выгодными предложениями. Он не привык отступать, судя по всему.

— Скоро появится? — недоверчиво переспросил Игорь. — Вы думаете?…

— И даже скорее, чем ты предполагаешь, — решительно проговорила Клавдия.

НЕУДАЧНИК

Собиралась впопыхах. А поначалу совсем хотела отказаться. Ну куда ей лететь? В какой еще Копенгаген? На какой еще конгресс юристов? У нее забот выше крыши. С этим Козявиным вдруг все повернулось не так просто, как казалось сначала. Теперь — Виктор. Муж и всегда-то был без царя в голове, но тут, накануне своей выставки, вообще стал нестерпимым. Нет, не потому что целыми днями пропадал в своей мастерской, не потому что и ночевать иногда не являлся — Наташа понимала: человек работает. Но вдруг какая-то полезла из Виктора спесь — не приведи Господь. На ее работу он стал смотреть даже не свысока, а с такой брезгливостью, словно Наташа ездила по улицам с огромным сачком и вылавливала бездомных собак, а потом сама спускала с них шкуру. Впрочем, с Виктором хоть кое-как разобралась. Инночку решила оставить маме. Всего-то на пару дней. Но тут, скорее случайно, заглянула в программу конгресса и ахнула — «Проблемы смертной казнив системе правосудия конца двадцатого века». Но и это еще не все. В качестве докладчиков выступали виднейшие юристы Европы и Америки, а среди них — «кандидат юридических наук Клюева…».

Наташа за голову схватилась. Да что это такое?! Почему ее не предупредили? Да что она там станет говорить? Да это же позор на всю Европу и Америку.

Меньшов и слушать ничего не стал:

— Ничего-ничего, не боги горшки… Да это за честь!.. Мы им покажем!..

Словом, езжай, милая, отдувайся за всех российских юристов.

А тема действительно была непростой. Европейские страны соглашались принять Россию в свое сообщество только на том условии, что у нас будет отменена смертная казнь.

Наташа обо всем этом прекрасно знала. Знала, зачем ее посылают. Она сама всегда говорила: нет, еще рано, еще страна не может себе этого позволить. Теперь вот надо отстаивать свою точку зрения на мировой арене.

Словом, собралась кое-как, побросала в чемодан свои старые аспирантские работы, кое-что из журнальных публикаций. Чмокнула в щеку своего уже почти забронзовевшего супруга и отправилась в Шереметьево на самолет. Все это в какой-то смутной тревоге, озабоченно и даже как-то обреченно. Нечего ей там делать, в этом Копенгагене. Нечего ей сказать сытым европейцам. Да, она считает — не как юрист, как человек, — что, пока по России бродят ублюдки, которым убивать даже в удовольствие, смертная казнь для них — последняя возможность покаяться.

Таможню прошла быстро, а вот когда уже садилась в автобус, который должен был отвезти в самолет, вдруг бросился ей в глаза странный человек: по виду бравый гусар, даже с густыми усами, но в такой смешной форме синюшного цвета, такой вообще здесь неуместный, такой потерянный, что подумала: интересно, как сюда попал этот кавалерист?

А в Копенгагене, как только спустилась с трапа, все заботы отлетели вмиг и стало как-то покойно и даже скучновато. Все чисто, все гладко, все размеренно, все улыбаются, никто не торопится, а потерянных лиц не видать.

Конгресс начинался на следующий день.

Наташино выступление было назначено на послезавтра. Она все-таки надеялась отменить доклад. Хотя понимала, что вряд ли удастся.

Но, в первую очередь, — по городу. С некоторых пор Наташа видела цель жизни только в том, чтобы тяжким, нервным трудом накопленные деньги, если от них оставалась хоть кроха, отложить на путешествие. Конечно, особенно на прокурорскую зарплату не попутешествуешь… Но после защиты кандидатской ее работами стали интересоваться на Западе, начали приглашать с докладами, печатать… И она увидела мир.