Частный сыск

Два широкоплечих молодца в строгих плащах и черных очках стояли возле двери, один из них был в наушниках — держал с кем-то постоянную связь. При виде экскурсантов парни набычились, их руки непроизвольно потянулись за пазуху…

— У нас договоренность. — Леня протянул им какую-то ксиву.

Охранники внимательно изучили документ, после чего, окинув недобрыми взглядами собравшихся, расступились.

Прозвучал короткий сигнал, и дверь сама собой распахнулась. Из зала повеяло холодом и сыростью.

— Здесь поддерживается примерно такая же температура, как и на улице, — нервно передернув плечами, пояснил Леня. — Минус три градуса по Цельсию. Специальные кондиционеры, цифровая аппаратура, высокие технологии…

Туристы понимающе закивали и зацокали языками.

Зал был огромен, по размеру он был схож разве что с гимнастическим, но больше трех шагов вглубь сделать было нельзя — путь преграждала черная бархатная лента.

— Дальше идет зона дезинфекции. — Леня остановил оператора, который хотел было перемахнуть через ленту. — На вас много микробов, они разрушат микрофауну. Снимайте отсюда, вам ведь все прекрасно видно!..

Гроб с телом Ленина был установлен на высоком дубовом столе посреди зала и окружен с трех сторон полупрозрачным балдахином. Закрепленные на потолке прожекторы проливали на вождя мирового пролетариата трогательный голубоватый свет.

— Заметьте, на нем настоящая одежда, — сказала Верочка. — И костюм, и ботинки, и даже галстук в свое время принадлежали Ленину. Их взяли из музея.

Леня одобрительно посмотрел на подругу, тогда как все остальные уперлись восторженными немигающими взглядами в содержимое гроба.

Лицо покойного Владимира Ильича выражало смирение и покой. Кому-то даже могло показаться, что Ленин улыбался доброй, отеческой улыбкой…

— При жизни он очень любил детей, верил в их счастливое будущее… — тихо комментировал Леня. — Великий русский писатель Горький говорил о нем: «Какая глыба, какой матерый человечище…»

— Я не знаю, как будет «глыба» и «матерый», — ткнула его локтем в бок Верочка.

— Замени на «камень» и «опытный», — предложил Леня.

— Но тогда же теряется весь смысл!..

— Это твои проблемы… — И вдруг губы парня задрожали: — Собака…

— Сам ты собака!.. — обидчиво скуксилась Верочка.

— Собака… Ему же нельзя… Он же… Мадам, — Леня обратился к старушке с пекинесом, — вы не могли бы?… Я совсем забыл предупредить. Нельзя с собаками, нельзя…

Клюев говорил по-русски, и бабушка абсолютно не врубалась, а оскорбленная Верочка очень вовремя решила встать в позу. Фыркнув, она отошла в сторонку и демонстративно скрестила руки на пышной груди.

— Нельзя с собаками!.. — понимая, что от подруги помощи не дождаться, Леня попытался подтолкнуть старушку к двери, но это явно не понравилось пекинесу. Он вдруг зарычал, оскалил зубки и вообще всем своим видом показывал, что не даст хозяйку в обиду, чего бы ему это ни стоило.

— Ноу, Мики, ноу!.. — укоризненно посмотрела старушка на песика, но того будто прорвало.

Лязгая челюстями, он норовил цапнуть Леню за палец, а не добившись желанной цели, вырвался из старушечьих рук и принялся остервенело терзать штанину своего заклятого врага.

— Не надо, маленький, дяде больно… — С трудом сохраняя спокойствие, Леня дрыгнул ногой, однако сбросить разъяренную собаку смог лишь с большим трудом.

Пекинес вылетел за ограждение, очумело завращал плоской головой и неожиданно переключил все свое внимание на усыпальницу. Мгновенно сменив гнев на милость, он осторожно приблизился к дубовому столу, заинтересованно обнюхал каждую его ножку, после чего как-то виновато оглянулся на хозяйку и…

— Ноу, Мики! — заверещала бабулька. — Кам ту ми, май дарлинг! Кам ту ми!

Вероятно, Мики натерпелся в автобусе, и теперь по полу растекалась желтоватая лужица.

— Это черт знает что такое! — Леня перепрыгнул через бархатную ленту и побежал к гробу. — А ну, пошел вон? Вон, кабысдох! Вон!!!

И в этот момент случилось невероятное: Ленин чихнул.

Чихнул громко, смачно, от всей души. Затем Владимир Ильич начал хватать ртом воздух, пытаясь сдержать новый чих, но безуспешно…

Туристов хватил паралич. Бедные иностранцы завороженно наблюдали за поистине фантастической картиной — мертвец приподнялся на одном локте, часто заморгал вспухшими веками и, утирая кончиком галстука свой нос, выдал целую очередь чихов, с вариациями, стонами, вздохами и стенаниями. На лысине вождя выступили капельки пота, его знаменитая бородка клинышком вдруг сместилась на щеку и поползла, поползла вниз…

Леня остановился и, поймав на себе затравленный взгляд Верочки, беспомощно развел руками…

ПРИВЫЧКА — ВТОРАЯ НАТУРА

Чернов объявил голодовку. Не объявил даже, а просто отказался от еды, не притрагивался к тюремной баланде вот уже вторые сутки. На самом деле протеста никакого не было — просто кусок в горло не лез, тошнота подкатывала.

Канину приходилось лопать за двоих, чтобы не привлекать внимания тюремной администрации. Иначе Григорию могла грозить опасность быть накормленным через задний проход.