Частный сыск

— До недавнего времени я тоже считал, что мой клиент совершил эти тяжкие преступления, — распрямившись в полный рост, негромко начал он, — и старался найти смягчающие вину обстоятельства. Но смягчающих обстоятельств было мало. Можно даже сказать, что их не было вовсе… Прямо какой-то злой гений. Это-то меня и смутило. Не как юриста, а как, простите, человека. Я начал сомневаться в причастности Григория Чернова к убийствам и теперь с непоколебимой твердостью могу заявить: он невиновен!

Его голос был тут же заглушен возмущенными репликами, и Нине Ивановне пришлось вмешаться. Она призвала собравшихся к спокойствию.

— Я заявляю, — дождавшись, пока в зале установилась звенящая тишина, продолжал Бобков, — что мой подсудимый невиновен. Да-да, вы не ослышались. Именно — не-ви-но-вен!.. Правда, с одной оговорочкой… Он невиновен в том случае, если убийства были совершены пятого апреля, на чем настаивает следствие. На мой же взгляд, убийства были совершены не раньше чем восьмого апреля. — Он выдернул из папки листок бумаги. — Это ответ на мой запрос в Росгидрометцентр. Здесь черным по белому написано, что пятого апреля на территории Москвы и всей Московской области стояла сухая, безоблачная погода. Свидетель же Величко утверждает, что в день, когда к Чернову приехали двое мужчин, прошу заметить, что она не опознала их по фотографиям, шел сильный снег. Так вот, после продолжительной оттепели снег действительно повалил, но не пятого, а восьмого апреля!..

Самулейкина со скучающим видом взирала на адвоката, подперев подбородок рукой, отчего по ее шее расползлись складки.

А Наташу будто током ударило. Явная же ошибка! Грубая ошибка! Ошибка, которая может повернуть все дело вспять. Впрочем, через мгновение она себя успокоила — это всего лишь показания старушки, она могла что-то напутать. Какая разница: шел в тот день снег или нет? Были же другие свидетели, тот же инспектор ГАИ, которые видели Чернова воочию. И никто из них про снег не говорил.

— Вот и еще одна улика. — Бобков приблизился к судейскому столу и положил на него пухлую тетрадь в кожаном переплете. — Это журнал десятого «А», класса, в котором учился сын моего клиента, Антон Чернов. Откройте любой предмет, и вы лично сможете убедиться, что третьего, четвертого и пятого апреля парень присутствовал на уроках.

Самулейкина открыла журнал и убедилась, да, присутствовал. Но это ее нисколечко не смутило.

— Вы сами не так давно окончили школу, — тихо сказала она. — И не вам объяснять, что чаще всего отсутствующих отмечает староста.

— Не понимаю… — так же тихо сказал Бобков.

— Чего же тут непонятного? Староста просто не отметила, не поставила галочку или плюсик. Ученическая солидарность.

Веский довод, веский. И Бобков его проглотил, он не нашелся, что ответить.

Он говорил еще минут пятнадцать, настаивая на том, что убийства были совершены в другой день, и в связи с этим в конце своего выступления потребовал вернуть дело на доследование.

Нина Ивановна даже не дала возможности залу возмутиться, отвергнув это требование раз и навсегда.

— Не вижу для этого оснований! — громко сказала она и, пальчиком поманив к себе адвоката, томно прошептала ему на ухо: — Ты еще слишком маленький…

— Что? — вздрогнул Бобков.

— Ты еще слишком маленький… — загадочно улыбаясь, повторила Самулейкина.

Парень так и не понял, что она хотела этим сказать. Пожав плечами, он вернулся на свое место и начал складывать в папку бумаги.

Подсудимым предоставили последнее слово.

Ярошенко произнес целую речь, суть которой сводилась к тому, что «он больше не будет».

Леонтьев выказал надежду, что суд примет во внимание все смягчающие его вину обстоятельства и приговор будет справедливым. Калинин лепетал что-то бессвязное и, казалось, сам не понимал, что говорит.

Чернов же встал, распрямил плечи, обвел зал тяжелым взглядом и, не проронив ни звука, вновь опустился на скамью.

— Суд удаляется для вынесения приговора! — объявил секретарь, и зал зашумел, засуетился, загремел креслами, затопал сотнями ног к выходу.

Подсудимых быстро уводили в маленькую дверцу, которая вдруг открылась в стене.

— А когда приговор-то? — ни к кому конкретно не обращаясь, осведомился корреспондент «Московского комсомольца», тот самый, что затерзал Наташу своими дурацкими вопросами перед первым днем заседания.

Ему не ответили. Он опять повторил свой вопрос, громче и настойчивей. Но судьи уже в зале не было, а вслед за ней скрылась и секретарь.

Единственной, кто мог удовлетворить его любопытство, оставалась Наташа. На ее беду, она замешкалась и упустила момент, когда можно было незаметно проскользнуть мимо корреспондента.

— Я не знаю, — сказала она.

— Ну хотя бы приблизительно?

— Даже приблизительно не знаю. Может, день. Может, два.

— Скажите, а как вы расцениваете ход следствия?…

— До свидания, — резко оборвала его Наташа. — Нет-нет-нет, на интервью не рассчитывайте… Я устала…

Она зашагала по направлению к судейской комнате и уже взялась за ручку двери, когда услышала за своей спиной:

— Вы же палач!..

Она обернулась. В зале никого не было.