Часы. Пальцы чешутся. К чему бы? Вечеринка на хэллоуин

— Понимаете, я во всех этих бумагах ничего не смыслю и всегда очень волнуюсь, когда сталкиваюсь с законом. С юристами то есть. Они так путано говорят, а в полицию мне уж совсем не хочется обращаться. И потом, при чем здесь полиция, если вопрос юридический?

— Наверное, — уклончиво ответила миссис Оливер, — на всякий случай.

— Вы, может, слыхали, что сразу после смерти старой барыни было много разговоров о заве… о завещательном этом…

— О дополнении к завещанию? — спросила миссис Оливер.

— Вот-вот. О нем и речь. Миссис Ллуэллин-Смайд, видите ли, написала одно такое заве… завещательное и оставила все свои деньги девушке, которая за ней ухаживала, она представляете… иностранка. Ну, и все тогда очень удивились, потому как у нее здесь живут родственники. Она и сама переехала сюда, чтобы быть к ним поближе. И очень была к ним привязана, особенно к миссис Дрейк. Вот я и говорю, что все удивились. А потом юристы из конторы стали говорить, что миссис Ллуэллин-Смайд вообще это завещательное не писала, а написала его та самая иностранка, чтобы заполучить все ее деньги. Так что собирались даже подавать на нее в суд и оспаривать — так, да? — завещание.

— Оспаривать. Да, я что-то такое слышала, — сказала миссис Оливер. — А вам, что, еще что-то известно?

— Я не хотела ничего плохого, — плаксиво сказала миссис Лиман, и в ее голосе появились фальшивые нотки, прекрасно миссис Оливер знакомые. Весь ее опыт говорил о том, что подобные интонации, как правило, употребляют люди не слишком щепетильные, которые обожают рыться в чужих вещах и подслушивать у дверей.

— Я тогда никому ничего не сказала, — печально продолжала миссис Лиман, — потому что откуда же мне было знать, кто прав, а кто виноват. Уж больно у них там все было запутано. А вы… вы в таких делах разбираетесь, так что наверняка поймете. Я ведь одно время работала у миссис Ллуэллин-Смайд, да. И мне страсть как охота понять, что к чему.

— Мне тоже, — заметила миссис Оливер.

— Если б я тогда знала, как оно обернется, я бы нипочем не смолчала. Но мне ведь и невдомек было, что я делаю что-то плохое, понимаете? Понимаете, да?

— О да, — ответила миссис Оливер, — почти. — Вы продолжайте. Кажется, вы говорили о дополнении к завещанию…

— Ага. Ну так вот, однажды миссис Ллуэллин-Смайд… она в тот день худо себя чувствовала… велела нам, значит, к ней зайти. Нам — это мне и Джиму. Он много чего у нее делал: помогал по саду, носил дрова, уголь, ну и вообще что прикажут. Заходим мы, значит, к хозяйке в комнату, а она сидит за письменным столом, вся в бумагах… Тут поворачивается она к своей иностранке, — мы ее все мисс Ольга звали, — и говорит: «А ты пока ступай, милочка, дальнейшее тебя уже не касается», так примерно. Ну, та, конечно, вышла, а миссис Ллуэллин-Смайд подзывает нас ближе и говорит: «Это вот мое новое завещание». А там и смотреть-то не на что. Начало листа промокашкой прикрыто, а низ весь чистый. «Я сейчас тут кое-что напишу, — говорит хозяйка, — а вы засвидетельствуете». И начинает там что-то писать этим своим пером. Она всегда пользовалась только старыми перьями — «Байро», что ли, — новинки там разные не особо жаловала… Написала строчки три, потом, значит, расписалась и говорит: «Ну-ка, миссис Лиман, поставьте здесь свою фамилию и адрес», а потом и Джиму: «Теперь ты. Фамилию и адрес. Вот так. Теперь смотрите. Вот моя подпись, а вот ваши фамилии. Это значит, что вы оба подтвердили ее подлинность. Теперь, — говорит, — все. Спасибо вам. Ступайте». Ну, мы и пошли. Вот тут-то меня и угораздило обернуться, уже на пороге. Дверь там неплотно затворяется, и ее надо тянуть на себя, пока не щелкнет. Вот я и тянула…. А смотреть-то я, ей-богу, не хотела.

— Конечно, конечно, — поспешила согласиться миссис Оливер.

— Гляжу, значит, миссис Ллуэллин-Смайд выбирается из кресла, — она ведь артритом хворала, так что двигаться ей трудновато было, — идет к книжному шкафу и кладет лист бумаги, который только что подписала — уже в конверте — в одну из книг. Большущая такая книга на нижней полке. И ставит книгу на место. Я об этом тут же и думать забыла… Но потом… вспомнила и, в общем… — она умолкла.

Миссис Оливер поняла ее и без слов.

— И, в общем, вы… туда… — вкрадчиво подсказала она своей собеседнице.

— Скажу вам все как на духу. Очень уж мне тогда стало любопытно. И потом, должен же человек знать, под чем он подписался, верно? Так уж он устроен, что ему все нужно знать.

— Да, такова уж человеческая натура, — согласилась миссис Оливер, подумав, что в натуре миссис Лиман любопытство, пожалуй, единственная заслуживающая внимания составляющая.

— Так вот… На следующий день, когда миссис Ллуэллин-Смайд уехала в Медчестер, я, как обычно, убиралась у нее в спальне, точнее сказать, в спальной гостиной, потому как ей приходилось помногу отдыхать. И, знаете, убираюсь я, а у самой душа не на месте, все думаю: «Уж коли подписала что-то, так узнай хоть что». Ведь, к примеру, когда берешь вещь в рассрочку, всегда велят прочесть, что написано мелкими буквами.