Чавивафа

Кривыми и узкими переулками пробрался на Барамумбу, ближе к Бияшаре. Рабочие тут были попроще, батальон, собранный на заводах Кусини, поэтому и отведенный, видимо, в «тыл», командирами, считавшими что фронт у них на Цитадель и Килиму. Проспект баррикадой не перекрыли, штаб комбата в простой палатке, без всяких хотя бы ограждений.

К югу от Барамумбы во дворах торчали Важибовцы. Они и вовсе не укреплялись, тусили взводами там-сям, без дозоров, без постов. Было видно, что и те и другие уже в курсе про отречение Царя и склонны думать, что все на этом кончилось и стрелять незачем теперь.

Оставив машину двинулся пешком к уже проснувшейся митингом площади Мрабамаиши. Тут были рабочие самообороновцы по четче, проверяли обыскивали всех идущих на площадь. Пропускали через щели в баррикадах, плотно уставленных стрелками и пулеметчиками. За оцеплением палаточный лагерь демонстрантов бурлил новостями, некоторые уже с утра на счастье чокались стаканами, со сцены неслись радостные разудалые песенки, народ активно прибывал со всех сторон, наполняя Мрабамаишу бесконечным человеческим морем до самой Мажибары. Готовились от души праздновать Матоку за одно с народной победой.

Со стороны Врат Храма Хекалумаиши зашумел какой-то кипиш, туда потянулись до сотни рабочих дружинников и городские стражники, вполне уживавшиеся тут плечом к плечу. На сцену, мягко отодвинув музыкантов вскочил Мэр Файдазавада:

— Дорогие горожане! К нам тут пожаловала Саута! Хочет выступить. Послушаем?

Народ заорал, мол, ну давай послушаем. Смелая какая баба, — подумал Фридрих, глядя как идет Царица в тесном коридоре взявшихся за руки дружинников, по лестнице вниз от Храма, в сопровождении только четверых в штатском. Шла гордо подняв голову, решительными шагами, открыто улыбаясь — без поповской свиты, но в ритуальном золотом наряде, какой положен Царице, хозяйке торжества Матоки:

— Здравствуйте, любимые мои дети, жители Гувуманги! — Саута сократила до сути свое ритуальное приветствие, — Как вам урожай?

— Ништяк! Офигенно! Благодарствуем — завыла толпа радостно швыряя шляпы вверх и хлопая в ладоши.

Владычица Цитадели игриво улыбалась, поводила плечиками и встряхивала пышные свои черные волосы, играла так, как превосходно умела в лучшие молодые годы, — заводила толпу, вызывала страсть, мечты, надежды:

— Царь Наут отдал мне корону. Никогда не думала об этом и не готовилась. И не смогу справиться с бременем власти без вас! Будем договариваться, советоваться вместе! Главное, остановить сейчас смуту, не дать больше пролиться крови! Будем вместе выбирать новое правительство! Вместе строить Республику! За справедливость, равенство и свободу! Все на выборы!

Площадь восторженно гудела как паровоз, реяли знамена всех цветов, на сцену под ноги Сауте летели цветы, больше, чем, наверное за все ее Матоки вместе взятые. К ней встал рядом сияя от счастья Мэр, подбежали качать на руках депутаты Ратуши, именитые художники и поэты, банкиры и промышленники… Пожалуй, только Кундушаука тут не было. Да уж, думал Рыцарь, хреновенько, наверное, хозяину Стальпрома видеть сейчас это всенародное единство «без него». И тревожно ему. Вот Фридрих, например, ледяной внутри как снег, не боялся быть один, это было его состояние комфорта. А таких, как Кундушаук он знавал не мало. Они как огонь, им нужно окружение, им важно уважение, им нужны люди, чтоб среди них сиять. Огонь должен постоянно жрать это внимание извне. Кундушауку очень должно быть страшно и трудно оставаться в одиночестве.

Взгляд Фридриха скользнул вниз под сцену, где было оцепление самооборонцев в черных робах. У них на лицах сквозь восторг тоже проглядывались сомнение и страх — а с ними то что? Амнистия как обещали? Или статья за вооруженный мятеж? Или, как пошли слухи, запишут в военные и на фронт? Или разоружат и по домам?

Время поджимало, не досмотрев политическое шоу, помчался в клуб на Кусимте. Кубабуш написал в телефоне, что «коллеги согласны, деньги на кассе, бригадиры работников ждут указаний».

Хранитель оглядывал собравшихся бригадиров — командиров отрядов по тридцать бандитов от разных столичных и пригородных группировок. Вроде мужчины были серьезные, все в шляпах. На лицах написаны были немногословные, но суровые их биографии — убийства, каторга, разбой и т.п. Каждого принимал отдельно за столом, отделенным от бильярдного зала шторками, нарезая задачи.

Три группы, девяносто человек оденутся солдатами, возьмут пулеметы, и в полночь нападут на отряд рабочих на Барагуве со стороны Башни Губернатора. Больше стрельбы, пожаров и шума. Захватывать позиции не надо, надо создать впечатление, что это именно война. Отступать потом в сторону курсантов, вытягивая туда преследователей. Команда из двух групп, шестьдесят бойцов с драгунскими ружьями, без всяких переодевашек, имитируя вольнобригадовцев Кивулиоки, нападает так же демонстративно на курсантов у Башни. Отступает по Барамани в сторону «каторжан»