Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

Произнесенные слова слегка охладили мартены в головах оперативников, уступая место профессиональным навыкам.

— Еще по ним какая-нибудь информация есть? — Катаев пытливо заглянул в глаза посреднику.

— Гаварят, лейтенант плахой савсэм, балеет или ра-нэн… — покачал сединами Сулейман, — а солдаты, как я понял, гыдэ-то в другом мэсте, атдэльно…

Долгов и Катаев быстро переглянулись. Решение необходимо было принимать резко, к тому же дрейфовало оно на поверхности.

— Скорее всего офицера, — сказал Катаев, — но нам время нужно, на согласование… Схема та же?

— Тоже нэ знаю пака, — Сулейман пожал плечами, — им точно нада сказать, каго и кагда…

— После обеда сможешь подъехать, Сулейман? — Долгов убрал в карман штанов бумагу, — нам ведь тоже пробить пленных надо… Вдруг чего не так…

— Давайте я завтра к этому же врэмени падъеду… И вы узнаете высе, и Сэргей может будэт…

— Вариант… — Костя посмотрел на Сашу, — Серега, наверное, точно будет.

— Тагда, рэбята до завтра… — Сулейман пожал руки оперативникам и с достоинством погрузился в машину, — удачи вам…

Уже в открытое стекло кивнул он, отъезжая.

* * *

Решение вопроса об обмене осложнялось отсутствием руководства, похмельно-пьяным состоянием Рябинина и незнанием точных планов прокуратуры по судьбе малолетнего подрывника. Если две последние проблемы были решаемы (Рябинин потихоньку приходил в себя, а прокурорский следак Яков Бовыкин всегда был вменяем), то с разрешением первой возникали осложнения. Кутузов, через которого запускалась нужная концепция, уехал балдеть в Дербент, а Жоганюк, ни с кем более не контактировавший, вообще завис в Ханкале. Поэтому на первоначальном этапе Катаев сгонял в прокуратуру и уточнил виды в отношении малолетки. Они остались неизменны — пинком под зад через два дня. Рябинин же к обеду восставший из хмельного пепла отпивался «Оболонью».

Опера, по обыкновению обсуждения острых тем, собрались на заднем дворе разбитого складского корпуса. Рябинин и Бескудников, как страдающие, постелив куски картонных коробок, расселись с пивом на пандусе, остальные скучились вокруг импровизированного президиума.

— Хрен с ним, с Жоганюком, — глотнув пенного напитка, начал Бес, — щегла этого в «буханку» омоновскую загрузим и свезем…

— В выходные никто не хватиться, — поддержал идею Гапасько.

— Омоновцы могут меньжануться, «сохранение» у них по ходу началось, — Рябинин, щурясь сквозь бутылочное стекло, посмотрел на выскочившее из-за облака солнце.

— Ну и ладно, сами свезем, — махнул рукой Бес.

— Ты особо-то не разгоняйся, — тормознул его Катаев, — схемы-то нет пока… Или она всегда одна и та же, а Серег?

— По-разному… — Рябинин, отставил в сторону пустую тару, — могут и прям с трассы перекинуть…

Решение пока не приходило. Магическое, как заклинание, слово «сохранение» подействовало даже на вечно духарившегося Бескудникова. Никому, под занавес командировки, с выданным убийцам расчетом, за две недели до возвращения домой, не хотелось рисковать. Однако, в данном случае иная ситуация. Еще одна жизнь.

— Давайте пацаненка часа за три-четыре до окончания ареста под себя заберем… — Катаев решился первым озвучить предложение, — если что, скажем, что отпустили… Домой ушел…

— А куда его денем? — этот вопрос мог задать только всегда скептически настроенный Липатов.

— Мало что ли мест, — Костя искренне удивился, — в спортзал, к комендачам, к омоновцам…

— В местный отдел, — гоготнул Бескудников.

— Костян, идея здравая… — Рябинин увесисто подытожил, — завтра Сулейман приедет, схему обмена озвучит и дебилоида этого сразу под себя забираем… А там решим, что и как…

Отлагательное условие в данном случае всех устраивало, поэтому опера разбрелись с места сходки, как обычно, по своим делам. Кто в спортзал, кто за пивом, кто работать.

Однако, к вечеру ситуация осложнилась. Из Ханкалы вернулся Жоганюк. Как обычно бодрый, знающий и желчный. Наорав на дежурного по Центру Содействия, прикемарившего за столом, он проскочил в рабочий кабинет и вызвал к себе, выезжавшего на подрыв смертника, Долгова.

Саша, вернувшийся через полчаса, сообщил, что Николай Иванович владеет информацией по личности взорвавшегося боевика. С его слов, это несовершеннолетний (уже не первый), завербованный ваххабитской романтикой. Велел плотно подключить агентуру (на 90 % «левую»), подготовить мероприятия в рамках предстоящих «зачисток» района и поработать с, содержащимся в ЦС, малолетним подрывником.

— Так, говорю, у него же срок завтра истекает, — Долгов обвел взглядом, собравшихся за вечерним чаем, коллег, — да и не знает он ни хрена…

— Это может и к лучшему, — постепенно приходящий в себя, Рябинин хрустко потянулся, — заберем его к себе и махнем…

— Жоганюк, если узнает, вой поднимет, — заметил Липатов.

— Да и черт с ним! — Бескудников беззаботно рубанул рукой, — бойца вытащим от «чехов», он себе еще одно представление сбацает!

— В нашу схему так-то красиво вписывается, — Ваня Поливанов переглянулся с, сидящими рядом с ним, Кочуром и Гапасько, — можно и рыбку съесть, и на хер не сесть…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее