Читаем Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне полностью

Опера, разом повеселев, продолжили бытовые разговоры. Лишь Катаев, почему-то не чувствовал себя спокойным. Как таковых «гонок» не было, но неприятное ощущение «чего-то не так», не отпускало. Какая-то недосказанность после приезда Рябинина от «Визирей» (а нужна ли она, досказанность?), в масть выписавшийся обмен, удачно складывающиеся планы руководства и интересы оперсостава. Все это накладывало отпечаток ненужной гладкости, правильности. Не бывает так. А может обычная мнительность, страх, имплантированный войной, что все не будет хорошо. В конце концов, Катаев мысленно махнул на все это рукой, вспомнив, что завтра он еще и дежурный оперативник.

* * *

— Значит так, Катаев, — полковник Жоганюк был сух и конкретен, — сейчас, пока идет «инженерка», работаешь с Тужаевым (оказывается такой была фамилия у подростка), долбишь его на все… Явки, вербовки, адреса, точки! Чтоб до жопы он раскололся! Чтоб сдал все, что ему известно о планируемых терактах и подготавливаемых смертниках!

Костя, будучи дежурным опером, придя утром на развод, был сразу же затребован в кабинет руководителя, где получил первые ЦУ. Руководитель Центра, усадив подчиненного за стол и прохаживаясь по периметру кабинета, похлопывал в ладонь свернутыми бумагами.

— Так вы же, Николай Иванович, вроде все из него выдоили, — стараясь скрыть гадливую улыбку, напомнил Костя, — да и срок у него сегодня ночью истекает…

— Я знаю, когда у него срок истекает! — оборвал старлея Жоганюк, — вот наша задача и состоит в том, чтобы он не ушел без первички по вчерашнему смертнику!

— Так откуда он знать-то может, — попытался возразить Костя, — он же месяц у нас сидит…

— А может их в одном лагере готовили? — не унимался полковник, — может, в одном месте вербовали?

— Все может быть, — решил не спорить Катаев, — разрешите выполнять?!

— Работать будешь в моем кабинете, — Жоганюк бросил на стол бумаги, — здесь сводки по всем подрывам со смертниками… Их данные… Если дернут на выезд, вызовешь второго… Кто, кстати?

— Бескудников…

— Этого идиота не надо, — скривился Николай Иванович, — вызовешь Липатова или Гапасько… Ясно?

— Так точно! — Костя вскочил со стула.

— Работай.

Дверь за полковником закрылась.

Пока Катаев, ощущая себя инспектором детской комнаты милиции, нянчился с начинающим боевиком, Ря-бинин и Долгов прогуливались перед КПП в ожидании Сулеймана. Сухое летнее утро обещало знойный день, поэтому опера нервно вглядывались в каждую машину, проезжающую мимо ПВД. Томиться на начинающемся солнцепеке никому не хотелось.

«Шестерка» Сулеймана появилась почти через час. Уже готовый психануть и уйти, Рябинин с ходу, игнорируя «как дэла» и «давно нэ видэлись», потянул посредника на рельсы конкретики. С его слов, получалось, что боевики готовы к обмену малолетнего подрывника на раненого офицера по следующей схеме. Сулейман забирает себе на борт интересующую чеченскую сторону персону и выдвигается на блокпост в районе села Курчалой. Где дожидается некоего человека (кароч, падайдет ат них кто-та…), который сообщит о местонахождении пленного федерала. Как пояснил Сулейман, это связано с тем, что состояние офицера плохое и, очевидно, трясти по дорогам его не хотят (па ходу вытащат куда-ныбудь на край лэса, там, в сарай какой или еще куда…). Как только выскочившая группа удостоверится в наличии пленника, Сулейман отпускает в село боевика-малолетку. По словам чеченца, авторство этого пункта плана принадлежало ему (чтоб нэ кинули и нэ подставили, как в прошлый раз…).

— Когда надо быть на блоке? — коротко и сухо спросил Рябинин.

— Я нэ знаю… Чэм быстрей тэм лучше, — Сулейман пожал плечами, — думаю часов с двэнадцати, как инжэнэрка прайд ет можна…

Рябинин, на секунду задумавшись, бросил взгляд в сторону КПП. Долгов озабоченно почесал бритый затылок.

— Давай так, Сулейман, — Сергей, очевидно, принял решение, — жди нас перед Гудермесом к часу дня, заодно все движения наведешь, узнаешь, что по чем… Мы с нашим подскочим и на блок сразу. Если что, там и заночуем, мало ли по времени какие проблемы будут…

— Харашо, — Сулейман ощутил нерв майора и, по всей видимости, решил воздержаться о лишних вопросов, — я паехал тагда, буду вас ждать… Али скажу чтобы сразу в Курчалой ехал…

— Добро, — Рябинин тряхнул Сулеймана за руку и быстрым шагом направился к КПП.

Долгов последовал его примеру. Чеченец полминуты постояв, посмотрел им в спины и, по-стариковски загребая пыль сандалиями, пошел к машине.

Через десять минут после встречи с посредником, Катаев, скинувший подрывника в камеру, слушал в курилке не очень стройный план Рябинина по процедуре обмена.

— Короче, Костян мы сейчас этого пассажира забираем, — ломая спички, пытался прикурить Сергей, — и везем к Гудермесу. Нам, кровь из носу, надо к двенадцати дня уже на блоке курчалоевском быть…

— А что я Жоге скажу, — неуверенно оглянулся на административное здание Катаев, — он взбелениться, если узнает, что я его раньше срока отпустил…

— Тебе не по хрен! — Рябинин искренне удивился, — что он тебе сделает-то?!

— На родину с волчьим билетом отправит…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее