Читаем Чеченский дневник полностью

«Димка-а-а!»

 

Димке ниже челки

поцелуй влепила смерть…

 

Ночь. Июль.

Сверну с бульвара

к Москворецкому мосту.

 

Стонет Димкина гитара.

Звуки гаснут на лету.

 

«МИШКА»

Ночь,

как брови,

тучи супит.

 

Мир кромешной тьмой повит.

Проливной по окнам лупит,

стекла выбить норовит.

 

Отдаленных молний блики,

залпы дальних батарей.

Горловые переклики

осмелевших главарей.

 

Из попавших в окруженье

уцелело трое нас:

я,

Козополянский Женя

и Омельченко Тарас.

 

До последнего патрона

все надеялись —

вот-вот

из Аргунского района

к нам подмога подойдет.

 

В общем,

бой был прямо адов

у дороги на Шали.

Били мы ползучих гадов,

а они

ползли, ползли…

 

Знаю,

нам была бы крышка,

и какой-нибудь мальчишка

мне бы в грудь вогнал кинжал.

Если б мимолетный «Мишка»

нас огнем не поддержал.

 

«Мишка»,

друг,

по гроб мне милый!

Ты же спас нас,

черт возьми!

Кривопузый,

косорылый,

вертолет братишка «МИ».

 

ВЬЮГА

В терских плавнях бесчинствует

вьюга,

ошалело шумят рогоза.

Слышу голос убитого друга,

вижу мертвого друга глаза.

 

Друг сердечный,

в памяти ожив,

рвется к свету из-под земли.

 

Все отдам за пароль и за отзыв.

Лишь бы мы повстречаться могли.

 

НА ПОЛУСТАНКЕ

Даже здесь,

на сонном полустанке,

пробуждая память о Чечне,

на платформах,

будто волки,

танки

морды пушек подняли к луне.

 

Кажется,

вот-вот раздастся вой…

Подождите…

Я еще живой.

 

НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ

Река.

Под ветром волны зыблются

и лижут звезды,

как цукаты.

 

Костер.

Вокруг костра

разведчики.

В котле уха из разнорыбицы.

 

В эфир шифровки шлют цикады,

принявшие ислам кузнечики.

 

НЕ ПЛАЧЬ

Пусть скачет жених - не доскачет

Чеченская пуля верна!

А.Блок

 

Сигарета гаснет то и дело

Значит,

снова,

вспомнив про меня,

ты в дали кромешной разглядела

трепетную звездочку огня.

 

Но едва лишь ты слезой припала

к ней,

такой небесной и земной,

звездочка мигнула и пропала.

 

Снайпер неспроста следил за мной.

 

В МЕТЕЛЬ

Из снега метелица,

из снега метелица,

лихая метелица

свивает жгуты.

Гудит,

словно мельница,

жужжит,

словно мельница,

как чертова мельница,

среди темноты.

 

Ах, лютая непогодь,

ах, шалая непогодь,

Проклятая непогодь,

не сыщешь путей.

Такою во сне пугать,

такою во сне пугать,

такою во сне пугать

недобрых людей.

 

Снега за околицей,

в снегах за околицей,

во тьме за околицей

сын сбился с пути.

А старая молится,

а старая молится…

Зачем она молится?

Чтоб сына спасти.

 

ДАРЫ ТЕРЕКА

Терек воет, дик и злобен…

М.Лермонтов

 

Свиреп

осенний Терек.

Ненастье

правит бал.

Гремя,

сипя,

на берег

бежит за валом вал.

 

Напуганные чайки

сторонятся воды.

Спешат,

сбиваясь в стайки,

подальше от беды.

 

Свиреп осенний Терек,

но зла не держит он:

с песком принес на берег

солдатский медальон.

 

ПОМИНАЛЬНОЕ

Пришло письмо из Белёва:

«Ненаглядный сыночек Лева…»

 

А сыночка утречком рано

доконала смертельная рана.

 

Гроб до Тулы

с бортом попутным

мы отправили вечером мутным.

 

По весне над рекой Окою

ночь звенит соловьиной тоскою.

 

Хорошо тебе спится,

Лева,

Над Окою, под небом Белёва.

 

Где еще найдется такое

место вечного упокоя?

 

У ТЕРЕКА

Злой чечен ползет на берег

Точит свой кинжал.

М. Лермонтов.

 

Слышу:

о берег

чешется Терек

валом шершавым.

И под косою

брызжет росою

солнце по травам.

 

Слышу:

возникла

дробь мотоцикла,

сыплется,

тая.

Вижу:

над лесом,

в небе белесом,

галочья стая.

 

Перьями пены

ветки ракиты

густо покрыты.

Помню:

По тропам,

порознь

и скопом,

крались бандиты

 

Камень в сопатку,

нож под лопатку,

в грудь из обреза.

 

Скорбна судьбина:

вырастить сына

головореза.

 

ЛЕТЯТ ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ

Над границею птичья стая:

«До свиданья,

одна шестая!»

 

Птичью стаю,

как на вожжах,

за собою тянет вожак.

 

Брать в расчет он не расположен

ни постов, ни застав, ни таможен.

 

У майора на камуфляжке,

как медали,

птичьи какашки.

 

Кулаками трясет майор:

«Это надо же!

Ё-моё!

Переходит,

блин.

границы

ваша наглость,

граждане птицы!

Разве это,

блин,

за границу лететь без виз

и при этом срать сверху вниз

на несущее службу начальство?»

 

УРОК ЗАКОНА БОЖЬЕГО

Словно свежей кровью клопик,

сам собою упоен,

на плацу плешивый попик

просвещал наш батальон.

 

Заливал попец не слабо,

как в селении одном,

оставаясь девкой,

баба,

разродилась пацаном.

 

Не от мужа

не от друга,

не от левого стрелка.

Бог ей в качестве супруга

приспособил для досуга

молодого голубка.

 

А дате то девкой в муках

было в хлеве рождено.

Ну и Бог с ним!

Потому как нам,

афеям*,

все равно!

*Афей - атеист, безбожник

 

Блеял попик,

тряс бородкой,

все грехи скостить сулил

и махал, махал щепоткой,

словно сам себя солил.

 

Вырос жид,

по синагогам

стал ходить,

гонял менял.

Все его считали Богом,

так как мертвых оживлял.

 

На кресте скончаться в муках

парню было суждено.

 

Ну и Бог с ним!

Потому как

нам,

татарам,

все равно!

 

Брызгал поп святой водицей

в наши рожи с помазка,

плел:

кто с Богом,

тем сторицей

Бог воздаст наверняка.

 

Хлеб,

добытый с потом,

в муках,

без молитв-де жрать грешно…

Ну и Бог с ним!

Потому как

нам,

калмыкам,

все равно!

 

Врал нам попик про Мессию

и про то,

что Бог спасет

исключительно Россию

от несчастий и невзгод.

 

Разводил вовсю турусы:

поимейте, мол, в виду,

кто не верит в Иисуса,

будет мучиться в аду.

Лабуду об адских муках

было слушать нам смешно.

Бог с ним, с адом!

Потому как

нам,

евреям,

все равно!

 

ПОМНИШЬ, ЛЮБА?

Любо, братцы,любо

Любо, братцы, жить

Не хочу в Чечне я,

Люба,

Голову сложить

Солдатская песня

 

Перейти на страницу:

Похожие книги

Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия