Чеченский дневник

Карабах,

Чечня.

А где же мое гнездовье?

Гнездовья нет у меня!

 

Вздыхаю по Бонапарту,

вершителю славных побед,

и жизнь свою ставлю на карту

Державы,

которой нет.

 

ТОСКА ПО КЛАССИКУ

Воздух густ, горяч и пылен,

на зубах хрустит песок.

Где вы,

Жилин и Костылин?

Ну, подайте ж голосок.

 

Как жилось-моглось вам,

черти?

Вас бы к нам.

Хотя б на час.

Классик вывел вас в бессмертье.

Ну, а кто прославит нас?

 

ТАК БУДЕТ

Когда крестом

бескровно-белые

раскину руки на стерне,

мои глаза остекленелые

тебе привидятся во сне.

 

Когда

на суд ли,

на поверку ли,

мой ангел поведет меня,

ты тень мою увидишь в зеркале

на фоне адского огня.

 

С дрожащих губ сорвется:

«Боже мой!»

и, словно лезвие клинка,

к душе,

предчувствием тревожимой,

приникнет смертная тоска.

 

А если ты утратишь выдержку,

кто помянет меня добром,

меня,

стоящего навытяжку

перед апостолом Петром?

 

ТАК ГОВОРИЛ СТАРЛЕЙ ШЕРЕМЕТ

Так говорил старлей Шеремет,

шелуша колосок в ладонях.

 

«Лишь Богу известно,

какой он,

тот свет.

Не пускают туда посторонних.

 

Вот если б я убедиться мог,

что будет мне по душе там,

без сожаления,

видит Бог,

расстанусь я с белым светом.

 

Хочу,

чтоб шумел зеленый садок

около белой хатки,

чтоб пчелы,

с цветов собирая медок,

со щурами играли в прятки,

 

чтоб за ковром клеверов синел

бор обложною тучей,

чтоб кованым крестиком в небе

звенел

жаворонок певучий,

 

чтоб эскадрильи майских жуков

во мгле предвечерней сновали,

чтоб брат мой Стах,

веселя дружков,

кривлялся на сеновале,

 

чтоб вечером булькал кулеш в котле,

чтоб на исходе лета

кукушка,

пригревшись на старой ветле,

сулила мне многие лета,

 

и чтоб выдавал коленца в гаю

соловейко,

певчая птица.

 

Теперь понимаешь,

в каком раю,

хотел бы я очутиться?»

 

БАЛЛАДА О СТАРЛЕЕ ШЕРЕМЕТЕ

Все уже дороги,

все хлипче мосты,

все выше и выше горы.

А кто впереди?

Разумеется,

ты.

Ты

и твои минеры.

 

Ползли БэТээРы.

На белый свет

гриппозно чихали моторы.

А кто впереди?

Старлей Шеремет.

Старлей и его минеры.

 

«Проверено,

мин и растяжек нет.

Гоните машины, шоферы!»

А кто подписался?

Старлей Шеремет.

Старлей и его минеры.

 

Минер ошибается только раз.

Лишь раз…

И не будет форы.

Лишь раз

не смогли обезвредить фугас

старлей и его минеры.

 

Стал вечер летнего дня светлей,

и содрогнулись горы.

Старлей Шеремет…

 

Ты ошибся,

старлей.

Или твои минеры?

 

К окну подошел,

проснувшись чуть свет,

и увидел,

раздвинув шторы:

 

шел Млечным путем

старлей Шеремет.

Старлей и его минеры.

 

РЯЖЕНЫЙ

Чуб,

струящийся из-под кубанки,

завит с помощью бигуди.

Блещет

вырезанный из жестянки

крест георгиевский на груди.

 

Нету хлестче его нагайки.

Он с бабьем воевать горазд,

и не даст проходу ногайке.

А чеченке?

Тоже не даст.

 

Сапоги со скрипом,

лампасы!

Чем не молодец, гой еси?

Индивидуум высшей расы,

щит и шашка Святой Руси!

 

Первачом накачавшись на славу,

он кричит:

«Поимейте в виду,

наши деды брали Варшаву

в девятьсот сорок пятом году!»

 

Глянешь,

с виду орел и баста!

Но когда навстречу солдат,

просит голосом педераста:

«Угости сигареткой, брат!»

 

БРАТОУБИЙЦЫ

Нейтральным междуречьем

пролег меж нами

мрак.

Семье гордиться нечем,

когда брат брату —

враг.

 

Под русским камуфляжем тебе я покажусь,

мой брат,

солдатом вражьим.

Стреляй в меня,

не трусь!

 

А вдруг на спусковой я

быстрей тебя нажму?

 

Мой брат,

нас было двое…

Не страшно одному?

 

По вспышке сигареты

меня подкарауль,

дай знать мне о себе ты

разбойным свистом пуль.

 

На свист таким же свистом

тебе отвечу враз.

Вдвоем,

в логу лесистом,

найдут наутро нас.

 

Мой брат —

мой враг.

Мы братья…

И к нам благоволя,

нам распахнет

объятья чеченская земля!

 

В ГРОЗНОМ

Город,

забытый Аллахом!

Город,

забытый Христом!

Вглядываюсь со страхом

в каждую тень за кустом.

 

Страшной судьбе следопытов

мы подвергаемся тут:

улочки,

сестры бандитов,

в лапы к бандитам ведут.

 

По сторонам вереницы

мертвенно-грозных домов,

окон пустые глазницы,

запах осевших дымов.

 

Кто,

затаившись в руинах,

целится в глаз мне,

незрим?

Город гнездилищ осиных,

песней себя мы бодрим…

 

НАДПИСЬ НА ФОТОКАРТОЧКЕ

Мы

туточки,

Вы

тамочки,

где тишь да благодать,

где,

сунув ножки в тапочки,

приятно наблюдать по телеку,

как к Тереку

мы прем,

сбиваясь с ног,

как маршал офицерику

вручает орденок.

 

Над Чири-Юртом зарево.

Нам в Юрте

ох, не мед!

Для нас готовит жарево

чеченский огнемет…

 

Нам не до шуток туточки.

Игра с огнем

не шуточки!

 

БАЛЛАДА ОБ ОТРЕЗАННОЙ ГОЛОВЕ

Почему я покинул родной аул?

Нет у меня аула.

Северный ветер пожар раздул.

Пепел ветром раздуло.

 

Вырвавшись из-под сгоревших крыш,

ласточки разлетелись по свету.

В поле о мину споткнулся малыш.

Был Хасбулат,

и нету.

 

Груша

с пробоинами в коре,

с обугленными ветвями.

Собака,

сгоревшая в конуре.

Убитая лошадь в яме.

Я к речке спустился на пьяных ногах.

Увидал:

в тени,

у айвы,

солдат в камуфляже,

солдат в сапогах.

Вот только без головы…

 

А ночью в мой сон ворвался кошмар:

вдали,

у кромки горы,

заходящего солнца

багровый шар.

Мой отец,

мой брат,

две мои сестры,

ухватившись за солнечные лучи,

не дают ему ухнуться в ночь.

И вдруг какие-то бородачи…

Я решил, что хотят помочь,

а они обнажили ножи.

Каждый из них рубанул с плеча

ножом поперек луча.

 

Туго натянутые тяжи,

как струны,

лопнули с гулом,

и то,

что я принял за шар сперва

отрезанная голова,

вознеслась

над мертвым аулом.