Чего мужчины не знают

Эвелина иногда думала о том, что цветы гораздо храбрее львов. Львы рычали, защищались, шумели, а цветы никогда не издавали ни звука, как бы им ни было больно. Цветы выносили самые страшные операции, истекали кровью и умирали в вазах без малейшего, чуть слышного шепота. Рядом с кроватью медленно умирали розы. Всю ночь Эвелина чувствовала их приторный запах. Она чувствовала, что теперь всю жизнь аромат увядающих роз будет напоминать ей о Франке. Запах роз и еще крошечное, призрачно-освещенное лицо-циферблат его часов, тикавших около ее уха, когда он обнимал ее. И занавеска тоже, надувавшаяся от ночного ветра в открытом окне, и рисунок теней, видневшийся на белом потолке до трех часов ночи, когда были погашены уличные фонари. И вкус холодного винограда, который Франк принес ей как раз перед тем, как заснуть.

Все это было незабываемо, важно, непоколебимо. Волосы Франка, которые она гладила в темноте, и кожа, плотно обтягивавшая его мускулы, которой коснулась ее рука, скользнув по его груди. Это и только это имело значение, только это она будет вспоминать потом. «Это то, что вспоминают умирая» – подумала Эвелина. Она серьезно надеялась на то, что умрет молодой, очень молодой и очень скоро. Долгая жизнь на Дюссельдорферштрассе, вдали от Франка, была лишена всяких надежд и немыслима. Она была прикована к нему, как будто прошла через огонь, тесно спаявший их вместе. Когда он поднимал одеяло, его рука соскользнула с ее плеча, на котором лежала до тех пор. Опустевшее место сразу, само по себе, отдельно от всего тела испытало такую тоскливую потребность в его прикосновении, что это ощущение почти причиняло боль. Эвелина осторожно подсунула плечо снова под руку Франка. Она не понимала, как она сможет оторвать свое мятежное, проснувшееся, неудовлетворенное тело от Франка и заставить его отправиться в Берлин.

Она попробовала взглянуть на Франка из-под опущенных ресниц, но было еще слишком темно. Только окно выделялось более светлым пятном. Но она и в темноте знала, что Франк красив. Для нее было новым и потрясающим открытием сознание того, что тело мужчины может быть красиво, может быть сильным и прекрасным соединением матово-блестящей кожи и теплой плоти. Она попыталась вспомнить тело Курта, но так как она никогда не глядела на него, то теперь она естественно не могла вспомнить, как оно выглядит. Тело Франка, наоборот, было знакомо ей как новый континент, который она сама открыла и пересекла. Ее улыбка стала шире. Начиная с груди, его тело было светлее в тех местах, которые все лето закрывал купальный костюм. На его правом плече было несколько веснушек, на левом предплечье шрам – памятка от падения с лошади. Он был настоящим мужчиной, в восхищении думала она. Она вышла из его ночных объятий еще более связанная, еще более стремящаяся к нему, чем раньше. Она испытывала какое-то странное смешение чувств и была одновременно и счастлива и разочарована. Теперь Франк зевнул. Он пошевелил головой на подушке, протер глаза и зевнул. Наконец Эвелина осмелилась шевельнуться. Как только Франк увидел, что она не спит, он взял ее голову в обе руки и поцеловал ее. Это был долгий поцелуй, как-будто он прислушивался к тому, что делается в ней. В этом поцелуе было столько интимности, доверия и покоя.

– Как вы себя чувствуете, дорогая? – нежно спросил он.

Эвелине показалось, что она никогда не слыхала ничего более нежного, чем эти слова.

– Очень хорошо, – улыбаясь ответила она.

Он начал поглаживать ее по плечу и почти невнятно говорить что-то. Она понимала очень мало из того, что он говорил. Она была слишком усталой и сонной для того, чтобы понимать по английски. Ей казалось, что все мягко покачивается, как в гамаке. «Теперь я должна заснуть, – подумала Эвелина. В гамаке, на корабле. В гамаке в первобытном лесу.» В течение нескольких минут она была на Борнео и лежала на песке рядом с Франком. «Я уйду с тобой, думала она. Теперь я всегда буду с тобой». Они шли между громадных красных папоротников. «Должно быть я сплю», – подумала Эвелина. Она почувствовала, что Франк целует ее. «Я хочу иметь твоего ребенка» – подумала она. Сразу же рядом с ней на песке оказался играющий ребенок – он появился без родовых мук и боли. На его загорелой груди виден был более светлый след купального костюма. Ребенок Франка играл ракушками и кораллами и говорил по-английски, несмотря на то, что только что появился на свет. «Должно быть я сплю», – счастливо подумала Эвелина.

«Я хочу иметь от вас ребенка», – сказала она во сне и сразу проснулась.

– Это расставание, – прошептал Франк.

Она вздрогнула и кинулась к нему на грудь, чтобы заглянуть ему в лицо. В полутьме это лицо выглядело бледным и серьезным. Было хорошо, что любовь причиняла ей боль – и ему тоже. На минуту она снова пережила свой сон.

– Я хотела бы иметь от вас ребенка, – прошептала она, потому что ей показалось, что это было бы единственным, что она могла бы унести с собой от этой ночи. В его объятиях она пошла на дно и медленно заснула.