Чего мужчины не знают

Внезапно он сказал нечто, что заставило ее замереть на месте, подняв руку и склонив голову немного на бок, словно зверь, перед которым предстало что-то неожиданное. Он начал маленькую прощальную речь, которая, очевидно, предназначалась для того, чтобы подвести итоги:

– Вы не должны думать, что для меня это такой пустяк, – сказал он. – Далеко нет. Он употребил французское слово «богател» – пустяк, безделица, и в английской фразе оно прозвучало неуместно и легкомысленно.

Напряжение Эвелины прошло, и она стала улыбаться. В этом утверждении было такое безграничное непонимание, что ей оставалось только смеяться. Они стояли по обеим сторонам камина, и между ними уютно зияла пропасть. Он считал, что ее приезд в Париж не был пустяком. Действительно, это далеко не было пустяком. Его полное неведение было настолько велико, что она могла лишь пожалеть его. Она подошла к нему и погладила его по руке и искалеченному, несгибавшемуся указательному пальцу. Ее шляпа сбилась на сторону во время этой ласки, она взглянула в зеркало над камином и поправила се.

– Прощай, Жозефина, – сказала она.

В дверь постучали лакей пришел за багажом. Он был в зеленом переднике и выглядел как еще один актер на выходные роли. Маленькая, но все же не неважная роль. Это он придержал дверь, когда Эвелина выходила из отельного номера. У Франка был тяжелый и внушительный багаж богатого человека. Ее собственный маленький чемоданчик выглядел рядом с ним жалким и компрометирующим – чемодан женщины, быстро собравшей несколько вещей, необходимых для ночи, чтобы провести уикэнд вместе с любовником..

– Благодарю, Морис, – сказал Франк и дал портье чаевые. – До свиданья, Жорж. Благодарю, Франшон. Благодарю. Гюи.

По-видимому, он знал имена всего отельного персонала, выстроившегося от дверей до такси.

– До свидания, миссис Данел, – сказала мадам. Надеюсь, вы были всем довольны?

Эвелина с удивлением посмотрела на нее, сразу она не поняла даже, что обращаются к ней.

– Я надеюсь, что вы снова почтите нас своим присутствием, – продолжала мадам, отстранив маленького лифт боя и толкнув вращающуюся дверь, чтобы лично выпустить уезжавших. – До свидания. Счастливого пути.

Она осталась стоять около отеля, следя за тем, как нагружают в такси чемоданы и как уезжают ее гости. Она даже помахала рукой вслед, когда такси заворачивало за угол. Это напоминало старомодную деревенскую идиллию. Поездка была коротка, и они почти не разговаривали во время нее. Расставание оказалось менее ужасным, чем опасалась Эвелина. Во-первых на Франке была шляпа, которая совсем не шла ему, так что Франк, с которым она прощалась, был вовсе не тем человеком, без которого она не могла существовать. Кроме того, последние минуты были покрыты туманом, похожим на благодатный наркотик. Он напоминал хлороформ, который давали во время слишком сильных предродовых болей. На один момент этот туман сгустился настолько, что Эвелина подумала: «Теперь я все-таки упаду в обморок». Она быстро схватилась за дверцу автомобиля, в который должна была сесть, и попросила у Франка сигаретку. Туман прошел. Теперь Франк снял шляпу и посмотрел на Эвелину. Его волосы лежали гладко, облегая его голову, словно шлем из блестящего металла. Его голова казалась маленькой по сравнению с шириной его плеч. Когда он отбросил окурок сигаретки, Эвелина со счастливым замиранием сердца увидела, что он тоже страдал… он также… Она видела это страдание в складке его рта, в его глазах, в дрожи лица, которую он не мог сдержать. При прощании он сказал одно-два слова по-немецки. Они прозвучали неуклюже и нежно. Она ответила тоже по немецки. Кто-то втолкнул ее в автомобиль. Автомобиль двинулся. Прощание кончилось, Франк ушел навсегда, а она даже не знала, как же это случилось. Слезы стояли у нее в горле, но их не было на глазах.

«На самом деле ты можешь вынести гораздо больше, чем думаешь», – мелькнуло у нее в голове, и к этой мысли примешивалась некоторая гордость. В автомобиле были черные кожаные сидения, и кроме нее, в нем было только двое или трое других пассажиров.

Дорога была длинна и скучна. Сперва они ехали по улицам, действительно являвшимся улицами Парижа, но вскоре они потеряли всякий характерный облик и превратились просто в окраины, густо населенные и серые, как в каждом городе. Эвелина была рассеянна, и эта рассеянность приносила ей отдых. Сидевший напротив нее человек некоторое время наблюдал за ней и наконец обратился к ней по немецки.

– Разрешите спросить, вы летите с кельнским аэропланом? – спросил он. Эвелина впервые заметила, каких усилий ей стоила необходимость все время говорить на чужих языках.

– Я направляюсь в Берлин, – ответила она.

– Совершенно верно, – значит с кельнским аэропланом, девять тридцать, на Кельн, Ганновер, Темпельгоф, – заметил господин. – Хорошая погода для полета, – прибавил он.