Чехия. Инструкция по эксплуатации

Последствия были самыми драматическими. Король и вера отправились к чертям собачьим, нам же остались только глаза для плача! И единственное, что можно было бы назвать каким-то уроком — это не был гениальный Декарт со своим "мыслю, следовательно, существую", но чешская версия этой знаменитой сентенции: "надумаю, следовательно, выживу".

Но поначалу мир рыцарей должен был вымереть, чтобы мы могли это внедрить в жизнь. Должна была родиться эпоха романтизма с ее "чувствую, следовательно, существую", гораздо более нам соответствующим. В данной сентенции мы сразу же почувствовали себя лучше. Наконец-то появился "язык народа", обещающий "мир хижинам, войну дворцам". И в наших хижинах-халупках тут же чутко подставили уши. Талантливые молодые люди тут же начали выражать чувства на языке своих бедных родичей, наполненном переживаний и фантазий. В идиоме, которая неожиданно предлагала старую дифференциацию, историческое богатство и современные ценности. Эти литераторы собирали свою собственную публику. И она их не только любила и понимала, но, со временем, могла их даже содержать.

Тыл был первым писателем, которому удалось получить гонорар за свои чешские творения. Понятное дело, слишком много подскакивать он не мог, так что под конец его тоже заклевали. Со своей труппой он ездил по Чехии с пустым желудком и сухим горлом. Но он как-то управился. Это был весьма актуальный писарчук, адаптатор различных чужих тем, автор исторических супер-продукций, стихоплет, творящий народные пьесы с песнями и танцами. "Волынщика" он, якобы, написал в мгновение ока. Текст рассчитан на два часа театральной постановки, и ни запятой или точки больше.

В Сословном Театре Праги (Stavovské Divadlo) мы, чехи, как наибеднейшее сословие страны, могли играть только днем. К вечеру на колясках съезжалось изысканное общество. Дамы и господа привыкли к выступлениям на немецком и итальянском языках. Перед их прибытием зал необходимо было хорошенько проветрить, поэтому наш "Волынщик" чрезвычайно дисциплинированный — никакие вам не "Последние дни человечества" Карла Крауза, никакой не "Валленштейн" Шиллера.

И это вовсе не театральный фарс, хотя пан Тыл (он спокойно мог бы избрать подобного рода транскрипцию, если бы не был ревностным патриотом) не боялся никаких эффектов, если только те были действенными. "Но "страконицкий волынщик" — это "báchorka" (рассказ, байка, история — чех.), причем, народная. А báchorka — это нечто среднее между сагой, сказкой и былиной. Я бы назвал это эпосом о Народе.

То есть, именно такой создающей совершенно новые смыслы байкой, из которой рождается коллективное "Я". Чешская идентичность. Потому-то автор весьма удачно выбрал волшебный инструмент. Мы, чехи, по правде, волынки (которая у нас называется dudy) не создали, зато играли на ней весьма даже воодушевленно. В особенности, здесь, в южной части страны. Вроде как, даже потомки Пржемышла обожали этот инструмент, ну а Иоанн Люксембургский — старый авантюрист — любил его больше всех. Только лишь нажим мажорных тональностей с Запада, то есть — из Германии, поменял данную ситуацию. Духовые и смычковые инструменты обретали преимущество. Но между Страконицами и Домажлицами волынка еще сопротивлялась. Долго еще удерживался этот островок старой тональности, и это вызвало, что музыкальная культура здесь хоть немного сравнима с югом Моравии.

Но волынка не потеряла привлекательности, так что здесь же родилась деревенская музыка: кларнет Es, волынка и скрипка. Под их аккомпанемент люди пели и танцевали, все те песни, которые чешское ухо сразу же узнает. В них имеется и дух, и душа.

И не случайно, что Шванда родом именно отсюда. Тыл избрал замечательно. Ведь как раз отсюда были родом знаменитые волынщики — целый список, начинающийся еще в XVI веке. И на этом инструменте играли не только мужчины, потому что имелись и волынщицы. Зато в этом списке нет одного имени: Шванды. Это как раз придумка Тыла. И как раз Тыл стал причиной того, что после пражской премьеры пьесы все большее число пражских волынщиков выбирает Страконицы в качестве места собственного происхождения. Если вы их когда-нибудь встретите, и если вас заинтересует их игра, представьте долгий шнурок их предшественников, которые в местечках и деревнях типа Доудлебов или Противина столетиями представляли свою музыку. Например, полковой волынщик в Писке, который играл своим собратьям по оружию во время боев или же, как многие его собратья по профессии, дующих в волынку во время драк в пивных. Об этом у нас имеется по-настоящему гениальная песня:

А волынщика уже прибили,
Боже, убили его.
Так дай нам быстрее, Господи,
Кого-то но-во-го!