Чехов без глянца

Второе действие прошло недурно. Варламов в своей сцене с Аркадиной снова вызвал смех всего зала и ушел под аплодисменты. Сцена между Тригориным и Ниной не произвела должного впечатления. Сазонов — Тригорин провел свою роль с искусной актерской техникой, но мало­характерно. В нем не чувствовался писатель. Его жа­лобы на свою писательскую долю, на ужасы его жиз­ни, на его мучения, неразлучные с творчеством, звучали неубедительно. В них не было глубины стра­дания, «меланхоличности», а главное, не было ис­кренности.

Чудный по художественной простоте конец вто­рого акта публика не оценила. Она, очевидно, ждала совсем иного и разочаро­валась.

Иван Леонтьевич Щеглов:

Во втором акте Треплев (Аполлонский) кладет у ног Нины Заречной (Комиссаржевская) убитую чайку. Рядом со мной опять кто-то ворчит:

— Отчего это Аполлонский все носится с какой-то 374 дохлой уткой? Экая дичь, в самом деле!..

В антракте (между вторым и третьим действием) сталкиваюсь в проходе между креслами с одним пре­восходительным членом театральной дирекции.

— Помилуйте, — говорю я ему. — разве можно та­кие тонкие пьесы играть так возмутительно неря­шливо?

Театральный генерал презрительно фыркает.

— Так, по-вашему, это «пьеса»? Поздравляю! А по- моему, это — форменная чепуха!

Прохожу в буфет и встречаю там знакомого пол­ковника, большого театрала. Вот, думаю, с кем от­веду душу...

— Ну, и отличился же сегодня Сазонов! — негодую я: — Вместо литератора Тригорина играет доброй памяти Андрюшу Белугина?..

Но миролюбивый полковник раздраженно на ме­ня набрасывается:

— Да-с, и надо в ножки ему поклониться, что еще «играет»! Удивляюсь на дирекцию — как можно ставить на сцену такую галиматью!.. Возвращаюсь в партер, удрученный до последней степени.

Евтихлй Павлович Карпов:

Третий акт доставил публике много веселья. Выход Треплева с повязкой на голове — смешок в за­ле. Аркадина делает перевязку Треплеву — неудержи­мый хохот. Конец сцены между Аркадииой и Трепле- вым, когда они начинают наделять друг друга таки­ми эпитетами, как «Декадент, киевский мещанин, скряга, оборвыш!» — веселят публику.

Иван Леонтьевич Щеглов:

Следующая за ней сцена между Аркадиной и ее со­жителем — литератором 'Григориным — прямо ве­ликолепна по реализму и оригинальности замыс­ла. Но сцена разыграна была Сазоновым и Дюжи- 375

новой грубо и банально, и момент, когда Аркадина падает на колени перед Тригориным, показался большинству смешным и неестественным.

Евтихий Павлович Карпов:

Варламов — Шамраев в своем монологе об актере Измайлове и его оговорке «Мы попали в запей- дю...» снова вызывает смех. И последняя, финаль­ная сцена третьего акта пропадает. Шум в зале. Вызовы автора и актеров... Ши­канье...

Антон Павлович Чехов. Из дневника 1896 г.:

Два-три акта я просидел в уборной Левкеевой. К ней в антрактах приходили театральные чиновники в вицмундирах, с орденами, Погожев со звездой; приходил молодой красивый чиновник, служащий в департаменте государственной полиции. <...> Тол­стые актрисы, бывшие в уборной, держались с чи­новниками добродушно-почтительно и льстиво (Левкеева изъявляла удовольствие, что Погожев та­кой молодой, а уже имеет звезду); это были старые, почтенные экономки, крепостные, к которым при­шли господа.

Мария Михайловна Читау:

Не помню, во время которого акта я зашла в убор­ную бенефициантки, и застала ее вдвоем с Чехо­вым. Она не то виновато, не то с состраданием смотрела на него своими выпуклыми глазами и даже ручками не вертела. Антон Павлович сидел, чуть склонив голову, прядка волос сползла ему на лоб, пенсне криво держалось на переносье... Они молча­ли. Я тоже молча стала около них. Так прошло не­сколько секунд. Вдруг Чехов сорвался с места и бы­стро вышел.

Евтихий Павлович Карпов:

Ко мне в кабинет, бледный, с растерянной, за­стывшей улыбкой. входит Ант. Павлович...

— Автор провалился... — говорит он не своим го­лосом...

— И почему они все смеются, идиоты!.. — с раздра­жением замечает Н. Ф. Сазонов.

Лидия Алексеевна Авилова: