Чехов без глянца

ской», по целым часам засиживался Антон Павло­вич, греясь на солнышке и созерцая море, сухо по­кашливая и рассеянно слушая разгоревшийся в ма­газине спор крикуна Синани с любившим подшучи­вать над ним непременным членом ялтинской городской управы, отставным знаменитым певцом баритоном Д. Усатовым. <...>

— Перевешать вас всех надо! — горячится вспыль­чивый Синани, — в Сибирь сослать! Вот погодите, дождетесь вы! Только и знаете, что население гра­бите!

Выскочит на улиц)', стучит палкою с железным на­конечником о цементный тротуар, отчаянно жес­тикулирует.

— Антон Павлович! — вопит к мирно греющемуся на ласковом солнышке и думающему какую-то пе­чальную. хмурую думу Чехову. Нет, вы слышали?! Нет, что вы скажете на это безобразие?!

Чехов бесконечно далек от предмета спора. Ялту он откровенно недолюбливает и словно сердится на нее за то, что ему приходится жить в ней. Го­рячность Синани явно смешит его. Но, мягко и чуть иронически улыбаясь, он отзывается солид­ным баском:

— Да, это действительно безобразие!

— Вот погодите! — грозит Синани своем)' противни­ку. — Я уже просил Антона Павловича разделать вас иод орех в каком-нибудь своем произведении! И Ан­тон Павлович обещал, что соберется, разделает! Правда ведь, Антон Павлович? Вы обещали?

И Чехов рассеянно отвечает баском:

— Обещал! Я их, злодеев!

Антон Павлович Чехов. Из письма В. Н. Ладыженско­му. Ялта, 17 февраля igoo г.:

Я все в той же Ялте. Приятели сюда ко мне не ез- 432 дят, снегу нет, саней нет, нет и жизни. Cogiio ergo

sum[19] — и кроме этого «cogito» нет других призна­ков жизни.

За отсутствием практики многие органы моего те­ла оказались ненужными, так что за ненадобнос­тью я продал их тут одном)- турку. <...> Будь здоров и крепок. Трудись! Старайся! Часто вспоминаю, как мы сидели у Филиппова и пили чай: за соседним столом сидели две девицы, из ко­торых одна тебе очень нравилась.

Федор Федорович Фидлер. Из дневника:

14 июля 1908. <...> Они вместе посещали в Ялте бордель, и Филиппов удивлялся, до чего «возмути­тельно бессердечное обращение» позволял себе Чехов по отношению к проституткам.

Иван Алексеевич Бунин:

433

Крымский зимний день, серый, прохладный, сон­ные густые облака на Яйле. В чеховском доме тихо, мерный стук будильника из комнаты Евгении Яков­левны. Он, без пенсне, сидит в кабинете за письмен­ным столом, не спеша, аккуратно записывает что- то. Потом встает, надевает пальто, шляпу, кожаные мелкие калоши, уходит кудато, где стоит мышелов­ка. Возвращается, держа за кончик хвоста живую мышь, выходит на крыльцо, медленно проходит сад вплоть до ограды, за которой татарское кладбище на каменистом бугре. Осторожно бросает туда мышь и, внимательно оглядывая молодые деревца, идет к скамеечке среди сада. За ним бежит журавль, две собачонки. Сев, он осторожно играет тросточ­кой с одной из них, упавшей у его ног на спину, усме­хается: блохи ползуг по розовому брюшку... Потом, прислонясь к скамье, смотрит вдаль, на Яйлу, под­няв лицо, что-то думая. Сидит так час, полтора...

Максим Горький:

Но я видел, как А. Чехов, сидя в саду у себя, ловил шляпой солнечный луч и пытался — совершенно безуспешно — надеть его на голову вместе со шля­пой. И я видел, что неудача раздражает ловца сол­нечных лучей, лицо его становилось все более сердитым. Он кончил тем, что, уныло хлопнув шляпой по колену, резким жестом нахлобучил ее себе на голову, раздраженно отпихнул ногой соба­ку Тузика, прищурив глаза, искоса взглянул в небо и пошел к дому. А увидев меня на крыльце, сказал, ухмыляясь:

— Здравствуйте. Вы читали у Бальмонта «Солнце пахнет травами»? Глупо. В России солнце пахнет казанским мылом, а здесь — татарским потом... Он же долго и старательно пытался засунуть тол­стый красный карандаш в горлышко крошечной аптекарской склянки. Это было явное стремление нарушить некоторый закон физики. Чехов отдавал­ся этому стремлению солидно, с упрямой настойчи­востью экспериментатора.

Антон Павлович Чехов. Из письма Вл. И. Немирови­чу-Данченко. Ялта, 2./ ноября 1899 г.: Конечно, я здесь скучаю отчаянно. Днем работаю, а к вечеру начинаю вопрошать себя, что делать, ку­да идти. — и в то время, как у вас в театре идет вто­рое действие, я уже лежу в постели. Встаю, когда еще темно, можешь ты себе представить; темно, ве­тер ревет, дождь стучит.

Антон Павлович Чехов. В записи М. К. Первухина: В общем, я просто-напросто, селясь в Ялте, как го­ворится, «опередил события». Надо было бы подо­ждать так... Ну, лет сто, что ли? Тогда, знаете, доб­рые люди по воздуху ле тать будут со скоростью не 434 ста, а... а тысячи верст в час! Целые, знаете, воздуш-