Чехов без глянца

Спектакль налаживался трудно; и неудивительно: пьеса очень трудна. Ее прелесть в неуловимом, глу­боко скрытом аромате. Чтобы почувствовать его, надо как бы вскрыть почку цветка и заставить рас­пуститься ею лепестки. Но это должно произойти само собой, без насилия, иначе сомнешь нежный цветок, и он завянет.

Ольга Леонардовна Кнштер-Чехова:

Работа над «Вишнёвым садом» была трудная, мучи­тельная, я бы сказала, никак не могли понять друг друга, сговориться режиссеры с автором. Но все хорошо, что хорошо кончается, и после всех препятствий, трудностей и страданий, среди которых рождался «Вишнёвый сад», мы играли его с 1904 года до наших дней и ни разу не снимали его с репертуара, между тем как другие пьесы от­дыхали по одному, по два, три года. «Вишнёвый сад» мы впервые играли 17/30 янва­ря 1904 года, в день именин Антона Павловича. Первое представление «Вишнёвого сада» было днем чествования Чехова литераторами и друзьями. Его это утомляло, он не любил показных торжеств и да­же отказался приехать в театр. Он очень волновался постановкой «Вишнёвого сада» и приехал только то­гда, когда за ним послали.

Первое представление «Чайки» было торжеством в театре, и первое представление последней его пье­сы тоже было торжест вом. Но как непохожи были эти два торжества! Было беспокойно, в воздухе висе ло чтото зловещее. Не знаю, может быть, теперь эти события окрасились так благодаря всем последую­щим, но что не было ноты чистой радости в этот ве­чер 17 января — это верно.

Ненужный триумф

Константин Сергеевич Станиславский:

В первый раз с rex пор, как мы играли Чехова, премьера его пьесы совпадала с пребыванием его в Москве. Это дало нам мысль устроить чествование любимого поэта. Чехов очень упирался, угрожал, что останется дома, не приедет в театр. Но соблазн для нас был слишком велик, и мы настояли. Притом же первое представление совпало с днем именин Ан­тона Павловича (17/30 января). Назначенная дата была уже близка, надо было по­думать и о самом чествовании, и о подношениях Антону Павловичу. Трудный вопрос! Я объездил все антикварные лавки, надеясь там набресть на что-нибудь, но кроме великолепной шитой музей­ной материи мне ничего не попалось. За неимени­ем лучшего пришлось украсить ею венок и подать его в таком виде.

«По крайней мере, — думал я, — будет поднесена художественная вещь».

Но мне досталось от Антона Павловича за ценность подарка.

— Послушайте, ведь это же чудесная вещь, она же должна быть в музее, — попрекал он меня после 470 юбилея.