Чехов без глянца

прогорклого масла, теперь же, по воспоминаниям, Сахалин представляется мне целым адом. Два меся­ца я работал напряженно, не щадя живота, в треть­ем же месяце стал изнемогать от помянутой горе­чи, скуки и от мысли, что из Владивостока на Саха­лин идет холера и что я таким образом рискую прозимовать на каторге. Но, слава небесам, холера прекратилась, и 13 октября пароход увез меня из Сахалина. Был я во Владивостоке. О Приморской области и вообще о нашем восточном побережье с его флотами, задачами и тихоокеанскими мечта­ниями скажу только одно: вопиющая бедность! Бед­ность, невежество и ничтожество, могущие довес­ти до отчаяния. Один честный человек на 99 во­ров, оскверняющих русское имя-

Михаил Лаврентьевич Нюнюков, бывший конюх ка­торжной тюрьмы на Сахалине:

Ездили мы с Чеховым по всему Тымовскому окру­гу... Возил я его и в Уское (Усково), и в Славы к гиля­кам. Он очень заинтересовался жизнью гиляков и все записывал в записную книжку. Потом поехали в Адо-Тымово, оттуда в Иркир. Or Иркира поверну­ли назад. Переночевали у начальника Тымовского окрута Будакова... Ездили мы по району, по стройке Новой дороги. Объехали много тюрем, были на том месте, где погибал каторжный народ при по­стройке Онорской дороги.

Антон Павлович Чехов. Из письма Д. Л. Манучарову. Мелихово, 21 марта 1896 г.:

Бывший приамурский ген<ерал>губ<ернатор> ба­рон Корф разрешил мне посещать тюрьмы и посе­ления с условием, что я не буду иметь никакого об­щения с политическими, — я должен был дать чест­ное слово. С политическими мне приходилось говорить очень мало и то лишь при свидетелях- 303

чиновниках (из которых некоторые играли при мне роль шпионов), и мне известно из их жизни очень немногое. На Сахалине политические ходят в вольном платье, живут не в тюрьмах, несут обя­занности писарей, надзирателей (по кухне и т. п.), смотрителей метеорологических станций; один при мне был церковным старостой, другой был по­мощником смотрителя тюрьмы (негласно), третий заведовал библиотекой при полицейском управле­нии и т. д. При мне телесному наказанию не под­вергали ни одного из них. По слухам, настроение духа у них угнетенное. Были случаи самоубийств — это опя гь-гаки по слухам.

Антон Павлович Чехов. Из письма Л. С. Суворину. Та­тарский пролив, пароход «Байкал», и ceumjtnfw 1890 г.: Здравствуйте! Плыву по Татарскому проливу из Се­верного Сахалина в Южный. Пишу и не знаю, ко­гда это письмо дойдет до Вас. Я здоров, хотя со всех сторон глядит на меня зелеными глазами холера, которая устроила мне ловушку. Во Владивостоке, Японии, Шанхае, Чифу, Суэце и, кажется, даже на Луне — всюду холера, везде карантины и страх. На Сахалине ждут холеру и держат суда в карантине. Од­ним словом, дело табак. Во Владивостоке мрут евро­пейцы, умерла, между прочим, одна генеральша. Прожил я на Сев<ерном> Сахалине ровно два меся­ца. Принят я был местной администрацией чрез­вычайно любезно, хотя Галкин не писал обо мне ни слова. Ни Галкин, ни баронесса Выхухоль, ни дру­гие гении, к которым я имел глупость обращал ься за помощью, никакой помощи мне не оказали; при шлось действовать на собственный страх. Сахалинский генерал Кононович интеллигент ный и порядочный человек. Мы скоро спелись и все обошлось благополучно. Я привезу с собок 304 кое-какие бумаги, из которых Вы увидите, чт<

условия, в которые я был поставлен с самого нача­ла, были благоприятнейшими. Я видел все; стало быть, вопрос теперь не в том, что я видел, а как видел.

Не знаю, что у меня выйдет, но сделано мною нема­ло. Хватило бы на три диссертации. Я вставал каж­дый день в 5 часов утра, ложился поздно и все дни был в сильном напряжении от мысли, что мною многое еще не сделано, а теперь, когда уже я покон­чил с каторгою, у меня такое чувство, как будто я ви­дел все, но слонато и не приметил. Кстати сказать, я имел терпение сделать перепись всего сахалинского населения. Я объездил все посе­ления, заходил во все избы и говорил с каждым; упо­треблял я при переписи карточную систему; и мною уже записано около десяти тысяч человек каторж­ных и поселенцев. Другими словами, на Сахалине нет ни одного каторжного или поселенца, который не разговаривал бы со мной. Особенно удалась мне перепись детей, на которую я возлагаю немало на­дежд.

У Ландсберга я обедал, у бывшей баронессы Гемб- рук сидел в кухне... Был у всех знаменитостей. При­сутствовал при наказании плетьми, после чего ночи три-четыре мне снились палач и отвратительная ко­была. Беседоват с прикованными к тачкам. Когда однажды в руднике я пил чай. бывший петербург­ский купец Бородавкин. присланный сюда за под­жог, вынул из кармана чайную ложку и подал ее мне, а в итоге я расстроил себе нервы и дат себе слово больше на Сахалин не ездить.

Вокруг света