Чехов без глянца

Друзья мои чехи! Пишу вам из Вены, куда я приехал вчера в 4 часа пополудни. В дороге все было благо­получно. От Варшавы до Вены я ехал, как железно­дорожная Нана, в роскошном вагоне «Интернацио­нального общества спальных вагонов»: постели, зеркала, громадные окна, ковры и проч. Ах, друзья мои тунгусы, если бы вы знали, как хоро­ша Вена! Ее нельзя сравнить ни с одним из тех го­родов, какие я видел в своей жизни. Улицы широ­кие, изящно вымощенные, масса бульваров и скве­ров, дома все б- и 7-этажные, а магазины — это не магазины, а сплошное головокружение, мечта! Од­них галстухов в окнах миллиарды! Какие изуми­тельные вещи из бронзы, фарфора, кожи! Церк­ви громадные, но они не давят своею громадою, а ласкают глаза, потому что кажется, что они сотка­ны из кружев. Особенно хороши собор св. Стефана и Votiv-Kirche. Это не постройки, а печенья к чаю. Великолепны парламент, дума, университет... все великолепно, и я только вчера и сегодня как следу­ет понял, что архитектура в самом деле искусство. И здесь это искусство попадается не кусочками, как у нас, а тянется полосами в несколько верст. Много 309

памятников. В каждом переулке непременно книж­ный магазин. На окнах книжных магазинов попада­ются и русские книги, но увы! это сочинения не Альбова, не Баранцевича и не Чехова, а всяких ано­нимов, пишущих и печатающих за границей. Видел я «Ренана», «Тайны зимнего дворца» и т. п. Стран­но, что здесь можно все читать и говорить, о чем хочешь.

Разумейте, языцы, какие здесь извозчики, черт бы их взял. Пролеток нет, а все новенькие, хорошень­кие кареты в одну и чаще в две лошади. Лошади прекрасные. На козлах сидят фран ты в пиджаках и в цилиндрах, читают газеты. Вежливость и пре­дупредительность.

Обеды хорошие. Водки нет, а пьют пиво и недурное вино. Одно скверно: берут деньги за хлеб. Когда по­дают счет, то спрашивают: «Wieviel Brodchen?», т. е. сколько слопал булочек? И берут за всякую булочку. Женщины красивы и изящны. Да вообще все чер­товски изящно.

Антон Павлович Чехов. Из письма И. П. Чехову. Вене ция, 24 марта апреля) 1891 г.: Я теперь в Венеции, куда приехал третьего дня из Вены. Одно могу сказать: замечательнее Венеции я в своей жизни городов не видел. Это сплошное оча­рование, блеск, радость жизни. Вместо улиц и пере улков канал»,I, вместо извозчиков гондолы, архитек­тура изумительная, и нет того местечка, которое не возбуждало бы исторического или художественно го интереса. Плывешь в гондоле и видишь дворцы дожей, дом, где жила Дездемона, дома знаменитых художников, храмы... А в храмах скульптура и живо пись, какие нам и во сне не снились. Одним словом очарование.

Весь день от утра до вечера я сижу в гондоле и пла 3 ю ваю по улицам или же брожу по знаменитой ило

щади святого Марка. Площадь гладка и чиста, как паркет. Здесь собор святого Марка — нечто такое, что описать нельзя, дворец дожей и такие здания, по которым я чувствую подобно тому, как по но­там поют, чувствую изумительную красоту и на­слаждаюсь.

А вечер! Боже ты мой Господи! Вечером с непри­вычки можно умереть. Едешь ты на гондоле... Теп­ло, тихо, звезды... Лошадей в Венеции нет, и потому тишина здесь, как в поле. Вокруг снуют гондолы... Вот плывет гондола, увешанная фонариками. В ней сидят контрабас, скрипки, гитара, мандолина и кор­нет-а-пистон, две-три барыни, несколько мужчин — и ты слышишь пение и музыку. Поют из опер. Какие голоса! Проехал немного, а там опять лодка с певца­ми, а там опять, и до самой полночи в воздухе стоит смесь теноров, скрипок и всяких за душу берущих звуков.

Мережковский, которого я встретил здесь, с ума сошел от восторга. Русскому человек)', бедному и приниженному, здесь в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума. Хочется здесь на­веки остаться, а когда стоишь в церкви и слуша­ешь орган, то хочется принять католичество. Великолепны усыпальницы Кановы и Тициана. Здесь великих художников хоронят, как королей, в церквах; здесь не презирают искусства, как у нас: церкви дают приют статуям и картинам, как бы го­лы они ни были.

Во дворце дожей есть картина, на которой изоб­ражено около 1 о тысяч человеческих фигур. Сегодня воскресенье. Па площади Марка будет иг­рать музыка.

Зинаида Николаевна Гиппиус:

Мы жили там уже две недели, когда раз Мережков­ский, увидев в цветном сумраке св. Марка сутулую

спину высокого старика в коричневой крылатке, сказал:

— А ведь это Суворин! Другой, что с ним, — Чехов. Когда они выйдут на площадь, я поздороваюсь с Чеховым. Он нас познакомит с Сувориным. Буре­нину я бы не подал руки, а Суворин, хоть и того же поля ягода, но на вкус иная. Любопытный человек, во всяком случае.