Чекисты на скамье подсудимых. Сборник статей

В этом письме Широкий впервые дважды упоминает имя Хрущева в контексте того, что он чувствует себя обязанным не только Успенскому в том, что тот назначил его на руководящую должность, но и первому секретарю ЦК КП(б) Украины. Вероятно, он понял, что его судьба находилась не только в руках Успенского, но и Хрущева, т. е. руководителя Украины по партийной  линии[1855].

Донос и компромат на Широкого

Доносительство было обычным явлением во время Большого террора В следственном деле Широкого фигурирует один донос. Он принадлежит младшему лейтенанту госбезопасности Александру Юрьевичу Розумянскому, бывшему начальнику Нежинского районного отдела УНКВД Черниговской области, т. е. бывшему подчиненному Широкого. Письмо было адресовано Ежову и написано, по всей вероятности, в конце 1937 г. или в начале 1938 г. Бывший подчиненный Широкого обвинял своего начальника в том, что тот во время гражданской войны был «активным участником антисоветской банды Григорьева». Розумянский также сообщал, что Широкий происходил из семьи крупного кулака[1856]. Другая компрометирующая информация на Широкого сводилась к тому, что последний был знаком с некоторыми «врагами народа», осужденными в 1937 г.

Конкретно речь шла о М.К. Александровском, бывшем сотруднике ЧК-ОГПУ с 1921 г., начальнике Особого отдела Киевского военного округа (1933–1936) и начальнике 3-го отдела УГБ НКВД УССР. Непосредственно перед своим арестом в июле 1937 г. он исполнял обязанности заместителя начальника 4-го (разведывательного) управления генерального штаба РККА (расстрелян 15 ноября 1937 г.)[1857]. Упоминались также Юлиан Игнатьевич Бржезовский[1858], поляк по национальности (в личном деле в графе «национальность» указано — белорус), зам. начальника 5-го отдела УГБ НКВД УССР, арестованный 5 мая 1937 г. и расстрелянный 21 августа 1937 г., а также Петр Григорьевич Соколов (Шостак), еврей, сотрудник ЧК с 1919 г., начальник Черниговского УНКВД с января 1937 г. по день своего ареста, 24 июня 1937 г. (расстрелян 7 сентября 1937 г.)[1859].

Обвинение в том, что Широкий участвовал в отряде Григорьева, не было новостью для НКВД. В 1929 г. была написана анонимка, в которой говорилось, что Широкий служил в командной должности в Григорьевском полку и в этом качестве поднимал восстание против Советской власти и расстреливал коммунистов. Постановлением Кировской окружной Контрольной Комиссии от 19 августа 1929 г. было установлено, что эти данные не подтвердились[1860].

Широкий и допрос его подчиненных

Донос Розумянского против Широкого (датируется, по всей вероятности, концом 1937 г. или весной 1938 г.) не повлиял на его карьеру в НКВД. По крайне мере так было до поры до времени. Однако именно этот донос послужил поводом открытия дела на Широкого. Начало следствия в отношении Широкого может быть разделено на две стадии. Первая — начало сентября 1938 г. — ознаменовалась проверкой деятельности НКВД МАССР, произведенной специальной комиссии НКВД УССР. Вторая, решающая, продолжалась в Киеве в период с 4 сентября по 28 сентября 1938 г. В Киев были вызваны для повторного допроса не только подчиненные Широкого и сам нарком, но и основные арестованные по делу «правотроцкистской организации». Нам не известны детали проверки спецкомиссии НКВД УССР в Тирасполе, но зато имеется достаточно интересных сведений о допросах в Киеве как жертв, так и сотрудников НКВД МАССР.

Среди лиц, арестованных органами НКВД МАССР и допрошенных повторно в Киеве, были Занзел Зунделеевич Абрамович, бывший нарком коммунального хозяйства МАССР, а также, Макар Тимофеевич Шендеровский, бывший директор Молдторга, Андрей Степанович Богуш, бывший директор Книгокульторга; Степан Андреевич Кошелев, бывший служащий; Николай Лаврентьевич Демус, председатель правления Молдавского союза кооперации инвалидов, и другие. Демус, например, жаловался, что Мягков заставил его дать показания на отдельных лиц[1861]: «Мягков настаивал и мне пришлось наугад называть фамилии партийных работников […] [Мягков: ] Да нет, это мелкие люди […] ты называй повыше […] ну самую верхушку знаешь в Тирасполе, называй самую головку, что выше уже нет […] [Демус: ] Я стал вслух перебирать фамилии Борисова, Стрешного, Константинова. Здесь Мягков меня оборвал, заявив, что с этих бы и начинал».