Челябинский драматический театр имени С.М. Цвиллинга

В 1944 году в спектакле «12 месяцев» С. Маршака, который ставил Гинзбург, студийцы исполняли роли: Август — Б. Мансуров, Октябрь — Ю. Болдырев, Белки — я и О. Климова, Заяц — В. Черных... Поистине сказочное оформление сделал художник И. Г. Сегаль. На сцене красовался дремучий лес. В зависимости от времени года он то расцветал, то увядал, то покрывался снегом. Отношение к сказке было самое серьезное. В спектакле играли ведущие артисты театра. Мы, студийцы, учились у них. Нам очень нравилось, как Алексей Евстигнеевич Власов работал над ролью Волка. Хороший характерный артист. Большая удача его в те годы — Дормидонт в «Поздней любви» А. Островского: «наивный простоватый писарек, которого он играл легко, непосредственно, поэтому смешно и трогательно»,— писала газета «Челябинский рабочий» в номере от 26 сентября 1943 года.

С нами студийцами над спектаклем «12 месяцев» режиссер работал отдельно, чтобы мы не стеснялись присутствия больших мастеров, этюдным методом. И вот в конце мая вышла премьера.

Трудно приходилось актерам в ту пору. Время голодное — желудок пуст. Смеяться... нечем. А мне и Ольге Климовой, исполнявшим в пьесе роли Белок, надо и прыгать с песенкой, играя с Зайцем в горелки, и смеяться. Тогда наш педагог Софья Михайловна Гутманович посоветовала пить воду, чтоб была опора звука. Мы подходили к баку с водой и пили по нескольку стаканов... А потом шли на сцену.

В свободное от репетиций время мы любили сидеть на траве, у театра, на площади Революции. После искусственного освещения на сцене было приятно выйти на воздух и подышать ароматом земли. Шел третий год войны. Жители Челябинска после трудовой вахты приходили копать ямки, чтобы засадить площадь деревьями. Участок, что ближе к театру, получил наш коллектив. У каждого — свое дерево. Мы мечтали, каким оно будет через десять, через двадцать, через тридцать лет.

...Прошли экзамены за первый курс (снова было отчисление), и без перерыва начался второй год учебы. Художественный руководитель театра и руководитель студии Э. Б. Краснянский вернулся в Москву, А. И. Гинзбург и С. М. Гутманович тоже уехали, некоторые студийцы отправились в московские театральные заведения искать счастья, и осталось нас к третьему курсу пять человек. Что с нами будет?

На наше счастье, после фронта из госпиталя приехал Давид Моисеевич Манский. На фронте — он комиссар полка. В театре, став художественным руководителем, во взаимоотношениях с коллективом — тоже комиссар. Театральный руль попал в крепкие руки: все разумно, все рационально. Это человек с ясной головой и горячим сердцем, любивший людей и человека в актере. Приехал из госпиталя еще режиссер — Владимир Владимирович Люце. Он в ополчении под Ленинградом, в первом бою получил ранение в ногу, прихрамывал. Двенадцать лет жизни отдал Люце нашему театру и за это время поставил сорок два спектакля.

У каждого из двух режиссеров — свой почерк, своя манера работы с актером, своя индивидуальность. Но они удивительно понимали и дополняли друг друга. Давида Моисеевича любили и побаивались, Владимира Владимировича тоже любили: у него было попроще, но это не значило, что у последнего можно было позволить на репетиции или спектакле какую-то вольность. Нас восхищали энциклопедические знания Люце, пройденная им школа жизни и мастерства: кадетский корпус, академия художеств, театральный институт по классу Мейерхольда; один из первых постановщиков пьес Горького на сцене Большого драматического театра имени М. Горького в Ленинграде, он работал с Алексеем Максимовичем лично, когда ставил «Мещан», «Егора Булычова». Первым ставил «Клопа» В. Маяковского в Академическом театре имени А. С. Пушкина — тоже в Ленинграде... Поэтому даже присутствовать на репетициях, особенно когда разбиралась пьеса за «столом», было очень интересно. Люце любил работать с молодежью, радовался успехам своих подопечных, но не хотел заниматься педагогической работой. Премьеры не смотрел, а слушал реакцию зрительного зала за кулисами. Был предельно скромным в жизни.

Мне повезло. Владимир Владимирович часто занимал меня в своих спектаклях и много уделял внимания. В день премьеры «Бедность не порок» (1945 г.) он мне написал на программке: «Работайте, и будет толк». Это вдохновляло!

Давид Моисеевич Манский стал крестным отцом молодых. Он не бросил оставшуюся пятерку студийцев, а организовал для нас продолжение занятий. Поручил заслуженному артисту РСФСР П. Я. Волкову-Мирскому сделать с нами выпускной спектакль: два водевиля А. Чехова — «Ведьма» и «Юбилей».