Человеческие поступки

До сих пор еще неясно, что является решающим фактором, управляющим нравственностью толпы. Интересно, что уровень нравственности отдельного человека отличается от переживаний морально-этического характера индивидуумов, образующих толпу. Одна толпа не может устоять перед соблазном мародёрства, убийства и насилия, в то время как другая толпа может отличаться высоким уровнем храбрости и альтруизма, которого отдельному индивидууму не достичь. Это не означает, что толпа второго типа состоит из особо благородных индивидуумов – скорее, благородство, заложенное в природе человека, может порождаться общей силой толпы. Аналогичным образом в толпах первого типа низменные наклонности усиливаются не особым варварством отдельных типов, а тем, что варварство, присущее человеку изначально, в толпе проявляется сильнее.

Следующий абзац из-за цензуры полностью не вошел в книгу.

Тогда оставшийся вопрос для нас звучит так: что же такое человек? Что мы должны делать для того, чтобы человек оставался именно человеком, а не кем-то еще?

Она помнила предложения, замазанные черной линией. Помнила мясистый подбородок переводчика, его темно-синюю поношенную куртку, нездоровый цвет лица. Помнила длинные темноватые ногти на руках, часто трогавших стакан с водой. Но вспомнить черты его лица ей так и не удалось. Она закрыла книгу и стала ждать, когда за окном сгустятся сумерки. Она не верила в человека. И не доверяла чувствам, выраженным на чьем-то лице, чужой правде, гладко сплетенному предложению. Знала только, что дальше ей следует жить в постоянных сомнениях, задаваясь холодными вопросами.

В то утро из фонтана не струилась вода. К трупам, сваленным перед оградой здания Управления провинции, вооруженные солдаты волокли за ноги новые тела. Спины и затылки трупов бились о землю и обдирались. Несколько солдат расстелили большой кусок брезента и, взявшись за четыре угла, за один раз приволокли больше дюжины трупов, собранных во внутреннем дворе Управления.

Она шла, издалека косясь на это зрелище, пока подбежавшие к ней трое солдат не навели на ее грудь оружие.

– Откуда идете?

– Навещала больную тетю и сейчас возвращаюсь домой.

Она ответила спокойно, только верхняя губа слегка дрожала.

По их приказу она повернула назад от площади. Когда Ынсук дошла до рынка Тэин, колонна из нескольких огромных бронемашин с грохотом проехала через проспект. «Это они демонстрируют всем, что все кончилось, – внезапно подумала она. – что они поубивали всех неугодных».

Район, где она жила, находился рядом с университетским городком. Сейчас здесь было пустынно, словно всех выкосила эпидемия. Она подошла к своему дому, нажала на кнопку звонка. Тут же выскочил отец, словно ждавший за воротами, быстро впустил ее и запер дверь. Спрятав дочь на чердаке, он передвинул платяной шкаф и закрыл им дверь, чтобы никто не заметил входа в укрытие.

После полудня раздались шаги военных. Было слышно, как открылись раздвижные двери и кого-то выволокли, что-то сломалось, кто-то умолял:

– Нет, нет, наш сын не ходил на демонстрации, а к оружию вообще никогда даже не прикасался!

Они позвонили и к ним. Отец ответил так громко, что, казалось, во дворе все задребезжало:

– Дочь в нашей семье – ученица старшей школы, сыновья еще в средней школе учатся, кто из них может ходить на демонстрации?

Вечером следующего дня она спустилась с чердака. Мать сказала, что уборочные машины Управления провинции отвезли трупы на общественное кладбище. Туда свезли не только трупы, брошенные у фонтана, но и все гробы и неопознанные тела из спортивной школы.

Открылись государственные учреждения, школы. Снова начали работать магазины, все эти дни стоявшие с опущенными металлическими жалюзи. Продолжал действовать комендантский час, и после семи вечера передвижение по городу было запрещено. Но и до установленного ограничения времени военные могли остановить кого угодно и проверить документы. Тех, кто вышел из дома без удостоверения личности, арестовывали и забирали в отделение полиции.