Человеческие поступки

Занятия в школах продлились до первой декады августа, чтобы ученики наверстали пропущенные уроки. До самого начала каникул она каждый день звонила из телефонной будки рядом с остановкой в Управление провинции, в отдел по работе с обращениями граждан.

– Я считаю недопустимым, что из фонтана льется вода. Пожалуйста, перекройте воду.

Трубка становилась липкой от пота, выступающего на ладони.

– Да-да, мы посоветуемся.

Сотрудницы отдела терпеливо обслуживали обратившуюся к ним гражданку. Единственный раз ей ответил зрелый женский голос:

– Перестаньте звонить, пожалуйста. Ведь вы школьница, судя по голосу? Что мы можем сделать с фонтаном, из которого льется вода? Забудьте об этом и лучше думайте об учебе.

В темноте, сгущавшейся за окном, вдруг замелькали белые проблески.

Надо было вставать, но она все сидела без движения. Снег, похожий на рис, только что истолченный в муку, казался легким и пушистым. «Но он не может быть прекрасным», – подумала она. Сегодня тот день, когда она должна забыть шестую пощечину, однако щека уже зажила, и боли почти нет. Поэтому завтра уже не придется думать о седьмой пощечине. День, когда седьмая пощечина будет забыта, не наступит.

Снежные хлопья

Картина на сцене меняется, и после затемнения постепенно становится светло. Посреди сцены стоит очень худая высокая женщина за тридцать. На ней белая юбка из грубой ткани. Она молча поворачивает голову и смотрит на левый край сцены – там появляется стройный мужчина в черном, несущий на согнутой спине скелет. Медленно, словно паря над сценой, он переставляет босые ноги в направлении к центру.

Женщина снова молча поворачивает голову, теперь уже в правую сторону. Оттуда другой мужчина начинает свой путь к центру сцены. Он плотный, маленького роста, на нем черное одеяние. Так же как и первый мужчина, на согнутой спине он несет скелет. Медленно, плавно, как в замедленной съемке, два человека движутся навстречу. В центре, не столкнувшись, они расходятся каждый в свою сторону, словно не заметив друг друга.

В зрительном зале нет свободных мест. То ли потому, что сегодня первый день представления, то ли по другой причине. По виду людей, сидящих в первых рядах, можно сказать, что большинство из них принадлежит артистической или журналистской среде.

Вместе с директором издательства они нашли свои места, но, прежде чем сесть, Ынсук оглянулась. Она заметила четырех мужчин, по ее предположению – сыщиков в штатском, сидящих поодаль друг от друга. «Что собирается показать в своем спектакле главный режиссер Со? Поднимутся ли со своих мест вот эти мужчины, если из уст главных героев вырвутся фразы, уничтоженные цензурой? Заберутся ли они на сцену, набросятся ли на артистов?», – подумала она. Как набросились тогда, в студенческой столовой. Как заехали стулом по голове молодому человеку, мирно доедающему рис с карри. Как семь раз подряд били ее по щеке, да так, что шея выворачивалась назад. А что будет с постановщиками спектакля, внимательно наблюдающими за действием из осветительной комнатки? Арестуют ли режиссера Со или он будет объявлен в розыск? Тогда снова увидеть его будет сложно».

Двигаясь медленно, как во сне, мужчины исчезают, а женщина начинает говорить. Нет, это только кажется, что она говорит. Она лишь беззвучно шевелит губами. То, что произносится беззвучно, Ынсук может легко прочитать по губам. Потому что текст, написанный рукой режиссера Со, она сама перепечатывала, редактировала и корректировала.

После твоей смерти не провели похоронного обряда,
Моя жизнь стала похоронным обрядом.

Женщина на сцене поворачивается спиной к зрителям. В этот момент на длинный проход в центре зрительного зала падает луч света. В конце прохода стоит крепкий мужчина. На нем рваная, вся в заплатах, траурная одежда из конопляной ткани. Тяжело дыша, он идет к сцене. В отличие от отрешенных лиц мужчин, только что безучастно прошедших через сцену, его лицо искажено страданием. Его руки с силой устремляются вверх. Его губы открываются и закрываются, как у рыбы, выброшенной на берег. В той части, где голос должен был звучать громче, раздается стон. Ынсук читает и его движения губ.

Ох, возвращайся.
О-ох, я зову тебя по имени, возвращайся сейчас же.
Позже уже нельзя. Возвращайся сейчас.

В начале действия над рядами кресел пронеслось растерянное шушуканье, но теперь сосредоточенные зрители в тревожной тишине пристально следят за губами актеров. Луч света, освещавший проход, гаснет. Женщина на сцене поворачивается лицом к зрителям. По-прежнему молча она спокойно следит за мужчиной, который идет к сцене и взывает к духу умершего. Ее губы начинают шевелиться.