Конечно, он выглядел измученным, но в этом не было ничего особенного. Все последние десять лет он почти всегда выглядел измученным. Изменилось выражение его лица, оно было не таким, как раньше. Что-то необъяснимо холодное, но не потерянность, не грусть и не досада, а что-то другое с трепетом сквозило под его длинными ресницами. Первым делом я привел его, не проронившего по дороге ни слова, в свою комнату.
– Что случилось? – спросил я, переодеваясь.
Он снял и бросил к своим ногам куртку и, оказавшись в тонкой футболке с короткими рукавами, сел на пол, скрестив ноги, и выпрямил спину. В этой позе десять лет назад нас заставляли сидеть в тюремной камере Военной академии, поэтому я снова почувствовал странную злость. Он смотрел на меня, сидя в той же позе, какую десять лет назад я видел перед собой каждый день. Те же самые изогнутые линии его тела, и тот же запах пота, и мрачное лицо, на котором смешались смирение, готовность повиноваться и опустошенность, все вместе вызывающие отвращение.
– Сегодня от тебя не пахнет водкой. И сколько тебе пришлось ждать? Под дождем.
– Вчера был суд.
Наконец Ким Чинсу заговорил, и я переспросил, не сразу поняв, о чем речь:
– Суд?
– Помнишь Ким Ёнчжэ? С кем мы были вместе в одной камере.
Я опустился на пол, глядя прямо на Чинсу. Словно подражая ему, некоторое время сидел, выпрямившись, но затем расслабился и прислонился к холодной стене.
– Я о мальчике, который оказался моим племянником по первому предку нашего рода.
– Да, помню.
Почему-то не хотелось дальше слушать о нем.
– В этот раз его отправили в психиатрическую больницу. Наверное, оттуда он уже никогда не выйдет.
Я встал и направился к холодильнику. Вынул бутылки сочжу, поставил на поднос, достал два стаканчика. Взялся за горлышко бутылки, чтобы открыть крышку, и почувствовал на ладони холодную влагу, собравшуюся на стеклянной поверхности.
– Сказали, он чуть не убил человека.
Разложил по тарелочкам жареные анчоусы и сою. Вдруг появилась мысль заморозить сочжу. Интересно, с каким настроением можно будет разгрызать кубики алкогольного льда?
– Из закусок ничего другого нет.
Не обращая внимания на меня, поставившего поднос у его ног, он стал говорить быстрее.
– Адвокат, назначенный ему государством, сказал, что Ёнчжэ за десять прошедших лет шесть раз резал себе вены на руках. Каждую ночь засыпал, выпив снотворное, разведенное в водке.
Я налил сочжу Ким Чинсу. Я думал выпить с ним по одному стаканчику, расстелить постель, лечь и попытаться уснуть. Я собирался сказать Ким Чинсу, чтобы он пил один, сколько сможет, а когда дождь прекратится, пусть отправляется домой. Меня не интересовало, как часто он встречался с Ёнчжэ, как тот жил все это время. Даже если он будет говорить, я не хотел ничего слышать.
Близилось время рассвета, но дождь все продолжал идти, за окном было темно, как вечером. В конце концов, я расстелил постель, лег и, не выказывая какого-либо недовольства, сказал:
– Ты тоже поспал бы немного. Кажется, совсем не смыкал глаз.
Он наполнил свой стаканчик и залпом выпил. Посмотрел, как я накрылся одеялом и повернулся к нему спиной. Он принялся медленно говорить что-то бессвязное в мою сторону, и рядом с моим ухом еще долго раздавалось его бормотание.
Это была последняя встреча с живым Ким Чинсу.
Сообщение о его смерти я услышал зимой того года. Я не знаю, как он жил эти три месяца. Однажды он позвонил мне в контору, но я не смог ответить, был занят, а когда освободился и перезвонил, он не взял трубку.