Человеческие поступки

В тот день после полудня ты внимательно смотрела на чистое, с тонкими чертами лицо врача, обходящего больных, на лица ординатора и интернов, сопровождавших его. Тогда ты подумала, что Чонми не сможет стать врачом, не сможет стать похожей на этих людей. Когда ее младший брат окончит университет, ей будет лет двадцать пять, и даже если она сразу начнет готовиться к квалификационному экзамену средней школы… Нет, до этого времени эта девушка не сможет продержаться на фабрике. У нее часто носом шла кровь, и она сильно кашляла. Ее ноги с худыми икрами, похожими на недозревшую молодую редьку, были такими слабыми, что, набегавшись между ткацкими станками, она, бывало, прислонялась к колонне и, словно потеряв сознание, проваливалась в короткий сон. «Почему так шумно? Ничего не слышно!» Так она прокричала в первый день работы, оказавшись в цехе. Испугавшись грохота и непрерывного движения машин, она смотрела на тебя испуганными, широко раскрытыми глазами.

2:00

Перед зеркалом в туалете, где очень сильно пахнет хлоркой, ты достаешь бутылку с водой и жадно пьешь большими глотками. Открываешь кран над раковиной, умываешься, долго чистишь зубы. Как и десять лет назад, когда вы вместе с Сонхи участвовали в длительной забастовке на фабрике, ты моешь голову мылом, имеющимся в туалете, а затем большим носовым платком стряхиваешь воду с волос. Из матерчатой косметички достаешь маленький пробный флакончик лосьона и наносишь его на бледное лицо.

Голос Сонхи, услышанный по телефону в прошлый понедельник, изменился, поэтому ты не смогла сразу вспомнить ее лицо. Только после окончания разговора в памяти возникли умные глаза, розовые десны, обнажающиеся при улыбке. За десять лет и лицо ее должно измениться. Должно состариться. Должно похудеть. Сейчас, наверное, она спит. И, наверное, храпит, прерывисто дыша, как больной зверь.

В свои двадцать-тридцать Сонхи несколько лет принимала помощь от христианского пастора, который совершал богослужения для рабочих в мансарде двухэтажного дома. Туда полицейские не смели бесцеремонно заявляться, и ты запомнила одну ночь в конце зимы, когда Сонхи без всякого стыда осталась ночевать в этой комнате, да еще вместе с тобой, и храпела всю ночь, что совсем не вязалось с ее обликом, напоминающим скромную учительницу начальных классов. Ты отворачивалась к стене, с головой накрывалась ватным одеялом, пахнущим нафталином, но храп все равно достигал твоих ушей.

2:50

Там, где бетонная стена встречается с рядом стульев, поставленных перед стойкой регистратуры, ты садишься на угловой стул, обнимаешь рюкзак, сжимаешься в комок и тут же засыпаешь. Каждый раз, когда сон неожиданно становится очень чутким и, как курсор на мониторе, реагирует на любое движение, повторяющиеся слова из письма Юна начинают ярко мигать. Свидетельство. Смысл. Память. Ради будущего.

Ты открываешь глаза вслед за пробуждением нервов, обостренных, как нить накала в электрической лампочке. Подняв лицо, с которого еще не сошла дремота, оглядываешь тусклый коридор, стеклянные двери реанимационного отделения. В этот миг ты убеждаешься: все, что тебе пришлось пережить – это не сон.

Юн попросил вспомнить. Рассказать обо всем, с чем ты столкнулась тогда, в мае 1980 года, и дать свидетельские показания. Но как это можно сделать?