Человеческое и для людей (СИ)

Иветта же решила пойти дальше: она пришла с просьбой нарисовать ей что-нибудь абстрактное на лице. Которое в отличие от рук всегда открыто даже на северном Каденвере.

И в целом всё, как говорится, отдано на усмотрение мастера — главное, пожалуйста, чтобы было поярче.

Лета недоумённо подняла брови, а затем пожала плечами и ответила:

— Как хочешь, подруга моя. Садись, поразмыслим над формой.

И начала уверенно набрасывать на бумаге эскиз — сплетение плавных линий, на левой половине лица начинающееся под глазом, изящно его подчёркивая, и захватывающее всю щёку вместе с носом и подбородком; на правой же оно выступало из края робко, лишь ненамного, но зато тянулось до самого лба, и вот там уже снова расцветало до середины.

Иветта, признаться, была готова согласиться на что угодно: красота для неё важной совершенно не являлась, не её она искала и хотела, но раз предлагают, зачем отказываться, не так ли?

Наверное, настоящий мастер просто не может иначе: даже при полном позволении не способен — изуродовать.

— Это… это прекрасно, — хрипло сказала Иветта, глядя на итоговую асимметричную паутину из рубинов, сапфиров, изумрудов и золота. — Очень здорово, честно. Спасибо, Лета.

Та весело хохотнула и покачала головой:

— Рано ещё благодарность дарить. Лучше ложись и глаза осторожно прикрой — позже увидим, что же у нас получилось.

Иветта послушно легла на кровать (огромную: как однажды показала практика, на ней можно было свободно спать впятером), а Лета, скрестив ноги, уселась рядом и приложилась к своему кальяну.

Опасной штукой был этот кальян: капризной и крепкой, подчиняющейся только намерениям своей хозяйки и способной, при нужных ингредиентах, ощутимо затуманить сознание — сейчас, правда, хозяйка работала, а потому туманил он только комнату и безобидно пах орехами и… хвойной смолой?

Странное сочетание. Впрочем, Иветта перестала чему-либо удивляться после гульбища в дыму с запахом мяты, гвоздик и конского пота.

В комнате было очень тепло и пронзительно тихо; успокаивали и усыпляли лежащие под спиной пуховые одеяла, легко касалась лица мягкая и тонкая кисть…

— Лета, скажи… А ты раньше, до Каденвера, встречала Приближённых?

— Конечно, встречала. Кто не встречал? Папа мой, лет ему долгих, с одним даже дружит: с Приближённым Уверенности, имя которого — Джарил ади Инал-Арехол. Часто у нас он гостит, образ его я ношу в своей памяти — с самого детства. Да и вообще Приближённые — вечно повсюду. Праздники всякие, вон, в большой город в Длиннейшую Ночь загляни — обязательно встретишь. Только не факт, что узнаешь, что перед тобой Приближённый. А что?

Лета, как и многие каредцы, говорила на языке Создателей… довольно своеобразно — Иветта не разбиралась в лингвистике, но суть вроде бы заключалась в том, что каредский был «ритмически поэтичен», а человеческому разуму свойственно стремиться к привычному, и потому их речь в итоге звучала… как река. Весенняя — весёлая и ветреная, если пытаться передавать ощущения.

А ещё Лета была совершенно права: Приближённые действительно ошивались «вечно повсюду», вот только Иветта, увидев их, всегда либо уходила, либо обходила по широкой дуге и шла дальше. Она, насколько ей было известно, никогда — до Отмороженного Хэйса — не разговаривала с подобием Архонтов, но Лета была права дважды: существовала возможность «встретив, не распознать».

Приближённые не были обязаны постоянно носить облачение Оплота. А также могли изменить свою внешность и назвать ненастоящее имя.

Так что «насколько известно» здесь не стоило ровным счётом ничего.

— И… что ты о них думаешь?

— О Приближённых? Ну слушай… Ну как же судить? Разные все: кто-то весёлый, а кто-то какой-то смурной. Кто-то открытый, а кто-то холодный как лёд. Впрочем, я вот что скажу: все, кого помню, были, возможно, не очень мне чем-то приятны, но вежливы и интересны. Зла от них я не видала; науки они продвигают во благо нам всем… Но здесь, на Каденвере… Я понимаю твой страх. И я тоже боюсь.

Интересно, есть ли на острове хоть один человек, который глуп настолько, что ничьего страха не понимает и сам — не боится? Кроме Приближённых, конечно — кроме… незваных, зловещих, проклятых них.

Иветта открыла было рот, собираясь сказать, что всё разделяет, сочувствует, очень ей жаль, что подобное всех их настигло…

(Тьфу. Каредская манера речи была не только своеобразной, но ещё и весьма заразительной.).

…но Лета её опередила.

— Ш-ш-ш! Всё, я со скулой закончила и приступаю к щеке — не говори, помешаешь движением, смажется всё. Лучше послушай историю, очень любимую мной: о Приближённом, Владычице и их прекрасной судьбе.

Удержаться от улыбки стоило большого труда, однако Иветта справилась и с предвкушением приготовилась всячески внимать.

Она всегда бесконечно любила слушать чужие истории.