Человеческое и для людей (СИ)

На сороковой ярус Университета, к кабинету Хранителя, Иветта поднялась за двадцать минут до пяти вечера и собиралась потратить их на попытку собраться с мыслями (хотя в жертву этому уже был принесён чуть ли не весь день, а результата что-то не наблюдалось), но мироздание распорядилось иначе: выйдя из подъёмника, она даже оглянуться не успела перед тем, как её ушей коснулось радостное:

— Саринилла Герарди! Дерзновенная! Здравствуйте! Вас-то я и жду — вы, именно вы, драгоценнейшая, мне и нужны!

Не узнать этот голос и завёрнутую в него манеру речи было решительно невозможно — так же, как и удержаться от улыбки.

— Здравствуйте и вы, Приближённый Кет.

Да, на широком подоконнике сидел именно он: довольный, расслабленный, с длинной серьгой в правом ухе и обмотанный театральными тряпками — а на коленях у него вальяжно возлежал Хронос, один из пропитанных магией университетских котов.

Ну конечно же, серый (точнее, дымчатый); раскормленный; с — в данный момент закрытыми — голубыми светящимися глазами и такими же узорами на шерсти; изредка ласковый, но в основном — крайне ленивый, Хронос относился к представителям рода человеческого со снисходительным добродушием, а к бытию — с мудрой бесстрастностью: он никогда не суетился и ни у кого ничего не просил, так как знал, что это не нужно — люди сами подбегут и осыплют едой и вниманием, стоит лишь попасться им на глаза. А коли так, можно не напрягаться: просто распластайся на любой горизонтальной поверхности и жди — кто-нибудь из проходящих мимо точно не удержится и начнёт тебя старательно гладить.

Например, Приближённый, который… зачем-то ждёт непримечательную, непутёвую студентку.

Ему что, настолько было нечем заняться?

— Идите же сюда, саринилла! Право, не перекрикиваться же нам через коридор, словно он — ров бездонный али река непреодолимая.

Да. Действительно. Это было бы несколько глупо.

Иветта подошла и, немного поколебавшись, тоже уселась на подоконник: тот был не только широким, но и длинным, места хватило бы и на шестерых. Приближённый Кет повернул к ней голову и, продолжая гладить Хроноса, нехарактерно серьёзно спросил:

— Знаете ли вы, дерзновенная, о пепле Отчаяния, затерянном в Пепельной Пустыне среди подобия своего?

Вопрос был… мягко говоря, неожиданным. И отсылал к, конечно, известной, однако крайне непонятной и неприятной истории.

Когда-то Пепельная Пустыня была просто пустыней — обычной, совершенно не примечательной и никого, кроме картографов и прочих исследователей, не интересующей; но затем по ней прошлись Разрывы первой волны, и Всепоглощающее Ничто перемололо в пепел и сами пески, и всё, упрямо в них жившее. И Архонты могли восстановить — первое, они обычно возвращали миру озёра, реки, леса, поля и степи, но в данном конкретном случае утраченное почему-то осталось — таковым.

(Считается, что Пепельная Пустыня была призвана стать — и стала — памятником, вот только… чему именно? Что люди, по мнению сильнейших, должны были помнить: ужасы катастрофы или своё бессилие — перед ней?

К чему призывали шестнадцать: к бдительности или чёткому осознанию, что их милость не обязана быть — всеобъемлющей?).

Пепельная Пустыня — бесконечные седые барханы; стылая красота, отравленная чувством потери — превратилась в символ начала пятого столетия. А во второй половине шестого сделалась могилой для девяти десятков Приближённых Отчаяния, убитых собственным Архонтом, потому что…

Потому что. За что-то. По какой-то загадочной причине.

Архонты не объясняются, и задать напрашивающийся вопрос не рискнул даже магистр Росс.

Знала ли Иветта о «затерянном в подобии своём» пепле Отчаяния? Как и все остальные, и да, и нет.

— Разумеется, Приближённый Кет. Кто же не знает?

— Хм-м-м… А знаете, почему его сильнейшество Велан поступил так, как поступил?

Проклятье.

— Нет. Этого — не знаю.

«Неделимый, да откуда бы?»

Приближённый Кет снова хмыкнул — вроде бы скорее с пониманием, нежели осуждением — и, встряхнув головой, ответил:

— Так я и думал. Ну что ж. Расскажу я вам эту историю: по-простому печальную и печально простую… и известную, должен заметить, всем Приближённым.

(Вернёмся на секундочку к началу шестого века: Разрывы продолжали открываться, а Ничто — неумолимо жрать Всё; но с началом века пятого ситуация, конечно, не стояла и близко. Одна дыра в поле — это не три посреди города, и хотя тогдашняя жизнь была далеко не безоблачной, люди всё же успели как-то выдохнуть и успокоиться.

Зря. Увы — зря.