Кивнула Иветта лишь спустя чересчур долгое время — спохватившись; отмерев и осознав, что надо бы из вежливости выразить согласие, даже если его, на самом-то деле, не было и в помине.
Нет, она понимала, что его преподобие — скорее всего? — хотел, как лучше. Видимо, знал о позавчерашнем и вчерашнем и желал — по всей видимости? — как-то… приободрить?
Вот только история его была не успокаивающей, а откровенно
Неделимый. Да в ней вызывал пугающие вопросы — каждый акт.
И самым основным и каверзным, пожалуй, являлся «А что, простите, Архонты считают нормальным — приемлемым? — “моральным обликом” с их-то методами решения проблем?».
«Какое право имеют судить кого-либо те, кто считает допустимым ответом на противоречие — массовое испепеление?».
Оправдания, сплошные оправдания: не интересовала сильнейших мира сего никакая мораль и даже факты — в Альсе никто виноватых и невиновных не разделял, преступление нескольких стоило жизни
Из Пепельной Пустыни вернулся — лишь Велан, и как единственный выживший сказать в итоге мог абсолютно что угодно; возразить ему было некому, не правда ли?
Иветта знала, что её смелость равнялась полному нулю: если бы Архонт поставил её перед выбором «сделай что-либо или умри», она бросилась бы
И вообще верить пересказу слов давно умершего убийцы?
Ей очень, прямо-таки
— Да, ваше преподобие… Спасибо.
«Отличная история, просто отличная. Удачи вам в вашей службе».
Тит Кет внимательно смотрел на неё несколько долгих мгновений, а затем, покачав головой, ответил:
— Не за что, любезнейшая, совершенно не за что: языком ворочать — дело совсем нехитрое, да и, признаться, люблю я всякие рассказки людям рассказывать.
Подхватил на руки Хроноса (к чему тот отнёсся как обычно, то есть с флегматичным равнодушием), встал, широко улыбнулся, бросил:
— Не переживайте, саринилла Герарди. Всё перемелется и образуется. Идите, Этельберт вас ждёт.
И направился к подъёмнику.
Иветта же пялилась ему в спину и думала: «Какой же вы всё-таки
Она сразу почувствовала, что что-то было не так, но лишь позже осознала, что именно: контраст — неправильный, невозможный, совершенно неестественный контраст.
Тит Кет сидел, повернув голову, в профиль к окну — правый его глаз, остававшийся в относительной тени, был тёмно-коричневым, кофейным, практически чёрным…
Левый же, подставленный осенней угрюмой пасмурности, казался — чуть ли не золотым.
***
Кабинет Хранителя за месяц с лишним не изменился: остались и книги, и стол, и лампа, и «болотная» мебель — напоминания о Себастьяне Крауссе так никуда и не делись, и неясно было, сохранял ли их новый хозяин намеренно или ему просто было всё равно.
Сам же Хэйс вернулся в «отмороженное состояние»: видимо, выспался; одновременно переоделся и нет, то есть одежда была другой, однако идея и образ — всё теми же; и снова стал казаться скорее лишь исполнителем Воли Архонтов, нежели
Но увиденное накануне в беспросветные и недоступные глубины памяти отступать отказывалось.
— Добрый вечер, эри Герарди.
— Добрый вечер, Приближённый Хэйс.
Как и в прошлый раз, ей не предложили сесть, и потому Иветта опять застыла столбом на некотором расстоянии от стола, и оказалась погружена в напряжённую тишину, и всё повторялось: все, изображая статуи, молча смотрели друг на друга и ждали неизвестно чего.
«Пожалуйста, — мрачно подумала она, — пожалуйста, не говори, что ты позвал меня, чтобы рассказать какую-нибудь интересную
Оплотских историй с неё на сегодня, пожалуй, хватит. И на завтра. И на декаду. И на месяц. И возможно даже — на целый год.
Хэйс наконец собрался с мыслями…
— Скажите, эри, у вас имеется какой-либо… неприятный опыт, связанный с Приближёнными?
…и, разумеется, не стал рассказывать никаких историй, а по традиции, по своей излюбленной привычке задал вопрос.
Очередной феноменальный, фантастический, феерический вопрос.
Имелся ли у неё какой-либо неприятный опыт, связанный с Приближёнными? Нет. Да нет. Ну конечно же, нет — откуда бы, ведь не было…