Человеческое и для людей (СИ)

Но нет. Нет: он решил, что голову использовать не стоит и глядите-ка — те, кто чувствовал себя загнанными в угол, повели себя, как загнанные в угол.

И кто только мог подобное предвидеть?

Кто должен был это предвидеть, а, «выдающийся специалист»?

Предвидеть — и предотвратить.

И когда девушку удалось немного успокоить и случайно вывести на тему, которая ей близка и комфортна, каким-то загадочным, воистину непостижимым образом выяснилось, что ей есть, что сказать готовому слушать собеседнику. Что интерес Себастьяна Краусса вполне понятен и даже, пожалуй, разделён.

Как-то всё неожиданно сложилось в логичную картину — и склеилось бы и гораздо раньше, если бы Этельберт Хэйс не совершил непростительные для своего звания и опыта ошибки.

Когда он настолько разучился чувствовать людей? Потерял способность смотреть на ситуацию со стороны и стал прятаться за официальными — сухими и мёртвыми — формулировками?

Такими же, какими был признан невиновным высшим судом из существующих в этом мире. Не виновным ни в убийстве, ни в невмешательстве, ни в халатности, ни в наличии прямого или косвенного умысла — трагическая случайность, издержки выполнения профессионального долга…

…непредвиденные и не поддающиеся контролю обстоятельства; и цена — три жизни, и что бы ни утверждали их сильнейшества, справедливость не ощущалась — таковой.

Не приносило облегчения — принятие их правоты.

Проклятье.

Сам он для своего случая посоветовал бы саббатикал; и он пытался уйти в саббатикал, но чуть с ума не сошёл от чувства неприкаянности и собственной бесполезности — и вернулся в Оплот, вот только не получалось больше вменяемо помогать хоть кому-либо.

Ни там, ни здесь; но теперь у него хотя бы было значительно меньше времени для воспоминаний и мерзких внутренних истерик.

— Несчастная пуганая-то? А чем она тебя заинтересовала?

— Своими… философскими взглядами.

Точнее, тем отблеском, который удалось вытащить наружу — многообещающим, интригующим, привлекательным отблеском.

Осмысленным и осознанным выбором Телизийского течения — и позицией, которую сам Этельберт, пожалуй, целиком не разделял, но которую было трудно не ценить.

— Хм, — приподняв брови, задумчиво бросил его сильнейшество. — И ты, значит, учитывая обстоятельства, считаешь правильным сохранять дистанцию.

— Да, ваше сильнейшество.

— Ну то есть ты сидишь на двух одинаковых проблемах, упираясь в одно и то же препятствие… под названием Твоя Излишняя Щепетильность.

Не совсем, но в общем и целом…

— Можно сказать и так.

Что было… глупо, да. Бестолково, нелепо и даже несколько абсурдно.

Ему действительно следовало либо наконец-то взять себя в руки, либо выкинуть свой злосчастный диплом, который ничем не заслужил подобного неимоверного позора.

Его сильнейшество выразительно вздохнул и, покачав головой, заявил:

— Значит так. Давай делегируем полномочия: с мальчиком у тебя всё глубже и сложнее, поэтому его возьму на себя я. А ты проведи утешительную философскую беседу с сариниллой — не тушуйся, она же хрупенькая, точно-точно тебя не съест.

Вот это, кстати, отнюдь не факт: эри Герарди, судя по всему, была из тех, кто в отчаянных условиях готов прибегнуть к отчаянным мерам. Впрочем, не съест, конечно: даже если найдётся желание — не хватит зубов.

— Ваше сильнейшество, при всём уважении: не думаю, что это мудрое решение. Во-первых, уверяю вас, Себастьян не будет вам рад. Во-вторых, боюсь, я не смогу провести достаточно утешительную беседу, не вдаваясь в подробности… в которые я не имею права вдаваться.

Виноградину его сильнейшество схватил так, словно намеревался её раздавить за некое нанесённое тяжелейшее оскорбление.

— О, Создатели благодетельные! Этельберт, мудрые решения здесь ни к чему не приведут, настало время решений решительных. Во-первых, я иногда общаюсь с безрадостным — даже, можно сказать, антирадостным — Кини, что мне твой мальчик. Во-вторых, ну а Купол Безмолвия тебе на что? Поставь его и говори, что хочешь — тоже мне, проблема, шутишь ты, что ли.

Хм-м-м. Вот как.

— То есть вы даёте мне позволение на разглашение некоторых решений шестнадцати?

Похоже, Этельберт в последнее время не понимал очень много чего — его сильнейшество на него посмотрел так, словно увидел впервые. Моргнул. Зачем-то отодвинул от себя тарелку. И медленно произнёс: