Человеческое и для людей (СИ)

— Этельберт. Мой дорогой друг. Помяни моё слово, твоя излишняя щепетильность тебя погубит; сделай с ней что-нибудь, нельзя же так. Да ты. Это позволение. С самого начала имел. Конечно, при условии наличия Купола и в разумных пределах, весь Каденвер просвещать не надо. Но если надо… ну или сильно хочется… то вперёд: есть, есть у тебя позволение, и даже благословение есть — давай, действуй. Я же тебе говорил, ты здесь — моё доверенное лицо. Возможности у тебя соответствующие — пользуйся ими.

Увы, сказать было значительно легче, чем сделать.

Нынешняя ситуация являлась без преувеличения исключительной: Воле Архонтов не противоречил никто и никогда; не имелось раньше необходимости в реакции, а следовательно теперь — опыта и регламента, описывающего хотя бы основные положения. И Этельберт доверенным лицом, конечно, был, но означало это лишь объяснимо расплывчатое «я тебе доверяю и на тебя полагаюсь — разбирайся по ходу пьесы».

Получалось пока что откровенно паршиво — впрочем, ему ли жаловаться?

Этельберт не завидовал своим коллегам, и особенно — огненно Яростным: тем, кому выпало иметь дело с сиятельной и старейшей Оренвайей.

— В общем, действуй, я помогу, чем смогу: поговорю с твоим мальчиком… Не обещаю, правда, что скоро, но обязательно поговорю — а торопиться нам и некуда, не так ли?

Да, торопиться им и вправду было некуда.

И позволение, которое, оказывается, «с самого начала имелось», всё ощутимо упрощало. Как минимум, давало возможность принести совершенно необходимые извинения.

— Вообще, не могу поверить, что мне приходится чуть ли не ногами подталкивать тебя к разговорам с людьми — тебя, мастер Все-Проблемы-Можно-Решить-С-Помощью-Разговора-С-Людьми. Неладное что-то творится с миром, ох неладное!

— Да нет, ваше сильнейшество, — поневоле улыбнулся Этельберт, — с миром всё в порядке. И предложенная вами стратегия кажется выигрышной — я с удовольствием её принимаю.

В ней чувствовалась богатая практика: его сильнейшество ведь был высочайшим профессионалом в делегировании абсолютно всех имеющихся полномочий.

— Ага-ага. Не думай, что я твоего «тонкого» сарказма не уловил. Кстати, ты сам-то виноград будешь? А то я всё ем да ем — если хочешь, то присоединяйся сейчас, а то потом будет поздно.

— Спасибо: пожалуй, присоединюсь.

Глава 8. Почему бы и нет

…ты ведь знаешь, мой друг, что происходит вне Оплотов: разрушающие намерения считаются самыми простыми для выражения и восхваляются за грубую полезность; изменяющие признаны самыми сложными и нужными: уделом людей, которые по-настоящему знают и понимают своё дело, и вершиной магического мастерства; созидающая же ветвь вытеснена в необитаемые степи. Когда-то на неё возлагались вдохновенные надежды, но ограничений оказалось слишком много, — причём ограничений, между собой не связанных; не подчиняющихся одной чёткой и конкретной логике — и в настоящее время, увы, балом правит цинизм. Недоверие ко всему, что выходит за рамки уже изученных и проверенных схем, и, как следствие, пренебрежение к попыткам поиска новых парадигм.

Именно созидающие намерения делают жизни людей приятнее и проще, однако желание нащупать нечто истинно оригинальное видится им «наивным и пустым мечтательством».

Но разве имеем мы право осуждать их? Презирать их отношение с высоты наших городов-в-горах? Смеяться над ними, когда у нас у самих имеются лишь сплошные вопросы и никаких ответов?

Тысяча «обычных» мастеров значительно сильнее одного Приближённого, только всё равно способна далеко не на всё, на что способен один из нас. И можно сколько угодно с умным лицом утверждать: «Очевидно, что ритуал Приближения приводит не только к количественным изменениям в силе, но и изменениям качественным», — это не объясняет ровным счётом ничего. Мы не в состоянии ни перечислить эти «качественные изменения», ни внятно описать их природу и границы.

«Очевидно, что» всегда являлось и будет являться прелюдией к красочной иллюзии, пытающейся скрыть пустоту.

«Обычные люди» отличаются от нас (как и мы — от их сильнейшеств) не только — и даже, скорее всего, не столько — объёмом могущества; однако мы понятия не имеем, в чём же заключается глубинная, основная суть этого отличия.

Следовательно, не знаем мы и пределов возможностей: ни их, ни своих, ни архонтовских.

А значит, не можем и утверждать, что они точно не правы в своём усталом неверии. Или, наоборот, вере — в то, что идейный потолок уже достигнут; здесь уже всё зависит от точки зрения.

Из письма Кладена Ризентри, Приближённого Любви, Ару Шанд Греллу, Приближённому Стыда; год написания ~952–970 от Исхода Создателей (Оплот Стыда, хранилище №28)