Человеческое и для людей (СИ)

(И то, что Астор — ещё один портальщик; не друг, но хороший знакомый — говорил то же самое, ничуть не успокаивало и не утешало. Все они заявляли, что «тяжело, конечно, но вполне терпимо, а вдобавок практика» и «нет, Приближённые не трогают, даже помогают»; однако сказать можно — что угодно.

Какой смысл жаловаться тем, кто ничего не способен сделать, не правда ли?).

Ничто не изменилось ни во второй раз, ни в третий, ни в четвёртый, ни в пятый. После шестого раза у Иветты появился план.

Он был очень локальным и тихим: не позволял спасти всех — скорее всего, помочь не получится даже многим; в выигрыше, с некой небольшой подстраховкой, останутся считанные единицы.

Он был крайне эгоистичным.

Но являлся — хоть чем-то.

Интерлюдия. «Стал ли мир добрее к тебе, чем был?»

…я безмерно рад, что ты находишь Оплот Уверенности не менее прекрасным, чем Оплот Ненависти. И также безмерно обескуражен тем, что слова моей почтеннейшей коллеги тебя удивили.

Обескуражен, огорчён и чувствую себя задолжавшим самые глубокие извинения: очевидно я не говорил об этом — первично важном, совершенно необходимом — или же говорил недостаточно.

Да. Да, Мы верим в вас. Конечно же, Мы в вас верим.

Мой милосерднейший воспитанник, пытливейший ученик и дражайший друг, умоляю — куда бы ни завела тебя извилистая дорога и сколько бы ни прошло изменчивого времени, помни: вы абсолютно ничем не хуже Нас.

А ваши дети будут — лучше Нас.

Из хранящегося в Оплоте Ненависти письма Создателя Ан’Йеллы Эрику Лоттсу (пометка первого Архонта Ненависти Гелана: «обнародованию — не подлежит»)

У Этельберта было много работы.

Которая не имела почти ничего общего с тем, что он для себя выбрал и чему учился. И его сильнейшество он об этом предупреждал честно и неоднократно.

Создатели, сколько же лет прошло?.. Ему было… четырнадцать, сейчас ему — сто двенадцать…

Прошло девяносто восемь лет с тех пор, как он впервые осознанно увидел северное сияние.

Их, группу школьников второго круга — третьего года второго пятилетия — перенесла на два дня в северный городишко Гурлск учительница Эйдриан (да пребудут с ней спокойствие и счастье — за Чертой). В первую ночь просмотр северного сияния проходил… организованно. То есть достаточно скучно: шестнадцать детей, вскинув головы и открыв рты, стояли под согревающим куполом вместе с учительницей, упрощённо объяснявшей природу явления. Мол, от Соланны исходят частицы, которые сталкиваются с частицами атмосферы Анкалы, которые из-за этого светятся — примерно понятно?

Понятно было разве что «примерно» — помнится, они забросали бедную Эйдриан десятками вопросов, и ответом на большинство из них являлось: «Узнаете на третьем круге».

А вот вторая ночь… Ох уж эта вторая ночь, которая определила — долгие, долгие годы.

Весельчак Габби (да пребудут с ним спокойствие и счастье — здесь, в мире) ухитрился стащить у отца и пронести с собой три бутылки яблочного сидра, которыми, как и всегда, был готов по-дружески поделиться. И, разумеется, четверо подвыпивших ребят — Этельберт, Габби, Белинда и Сара — не могли не выползти на улицу, чтобы ещё раз полюбоваться необыкновенной красотой.

Они снова стояли и, вскинув головы, смотрели в небеса, а затем Габби ткнул в них пальцем и сказал:

— Оно ж… обезуметь как прекрасно, да?

И девушки что-то ответили ему, а Этельберт застыл — в молчании; чувствуя себя оглушённым буйной, непроглядной и неистощимой лавиной.

Он неожиданно понял, что оно действительно было безумно прекрасным — для них, подвыпивших четверых.

Они и другие, живущие на севере, сейчас не спящие, далёкие и близкие, могли смотреть и видеть неописуемо прекрасное: медленный танец изумрудно-сине-фиалкового дыма в усыпанной алмазами черноте; осторожный трепет изящного, тонкого, шёлкового покрывала — тонкой прослойки между крохотным миром и подавляющей бесконечностью; плавное течение мятежной воды, вопреки всем законам науки сменившей цвет и устремившейся — ввысь…

Однако в реальности, на самом-то деле, существовали только обыденные, скучные, бессмысленные столкновение и свечение частиц.

Этельберт, как и все, знал, что Создатели неоднократно говорили: «Мы сотворили мир — для людей; всё, что мы делаем, мы делаем — для вас, для людей», — но только тогда он понял, что именно означали эти слова.

Что Анкала без людей — всего лишь одна из миллиардов кружащихся в космосе песчинок. Что абсолютно всё ничтожно, если представлено исключительно самому себе.

Что никакого великолепия, никакого величия, никакой ценности нет без глаз, которые смотрят и видят.

Этельберт Хэйс выбрал своё будущее — тогда и там: на краю мира, в морозной и ясной северной ночи; с кровью, согретой молодостью, чудом… и превосходнейшим яблочным сидром.