Лицо Иветты наверняка сложилось во что-то неестественное: она очень старалась не рассмеяться и даже не столько из страха — ей неожиданно искренне и истово не хотелось расстраивать… прости Неделимый…
Который смотрел на неё с хитрой улыбкой, а затем неожиданно сказал:
— Секундочку.
И начал жестикулировать.
И, наверное, нужно было испугаться; разумно бы было — испытать ужас, ведь каким бы забавным ни казался Тит Кет (весь целиком: со своей одеждой, речью, манерами и именем), он всё-таки являлся Приближённым; однако почему-то Иветта не чувствовала ничего, кроме любопытства.
(И легчайшей, почти игрушечной тревоги, на которую не обращать внимания получалось без особых усилий.).
Намерение он выразил созидающее; полуокружность, из вершины которой дёрнулся к небу отрезок — «растение»; какой-то… перекрещенный овал? И сплющенная подкова с короткими выступами внизу? И вытянутое облако с точкой посередине? И… луковица?
Жестикулировал Тит Кет грациозно и крайне быстро — долгий опыт был заметен невооружённым глазом, но оставалось неясным, почему именно не удавалось определить жесты: из-за скорости или из-за тривиальнейшего незнания.
Второе, к сожалению, было вероятнее.
Тит Кет завершил цепь, и в его руке материализовался абсолютно фантасмагорический цветок: какой-то ало-фиолетовый, усыпанный голубыми пятнышками гибрид эдельвейса и лилии на толстом оранжевом стебле, из которого торчали тонкие сине-жёлтые листья. Этот…
Она обомлела, когда, прикоснувшись к
Тит Кет ведь не
Иветта на какое-то время умудрилась забыть, насколько могущественны были Приближённые. Что ж, ей напомнили — заслуженно и мучительно, исключительно наглядно.
— Не порадовал я вас, да?
— А вы хотели? — не подумав, спросила она.
И решила, что теперь нарвалась уже точно, но Тит Кет только всплеснул руками и ответил:
— Нет, я просто так корячился. От скуки и внезапного приступа сумасбродства. Честное слово, приближен я к держащему Трон мира сего, и многие тайны ведомы мне, но женщины!.. Вы пониманию — не поддаётесь.
«Да не похоже, чтобы ты корячился».
Этой мысли Иветта тут же устыдилась, но всё же — зачем ему…
— Погодите-ка. По-го-ди-те-ка. Саринилла, милая, дерзновенная, пожалуйста… Не говорите мне, что вы руководствуетесь «теорией» Сонаправленности.
Слово «теория» он произнёс с такой брезгливостью, словно ему под нос сунули вымазанную грязью жабу, и Иветта, переминувшись с ноги на ногу, непроизвольно опустила голову.
Она не то чтобы руководствовалась теорией Сонаправленности, однако находила её довольно логичной: если Архонт связан с Троном, отвечающим за определённое чувство, резонно предположить, что его сила прямо пропорциональна количеству этого чувства в мире.
Разве не так?
— Правда? Правда?! Создатели, помилуйте и простите! Да сколько раз уже было говорено, что долевое соотношение ни на что не влияет! Архонты сильны одинаково, абсолютно о-ди-на-ко-во, и сколько какого чувства там поступает, их не интересует. И нет у Приближённых никакого тайного приказа сеять печаль, отчаяние, страх, вину и прочую ненависть. И уж тем более нет никакой — тьфу ты! — внутренней борьбы между противоположностями. Называть эти бредовые байки «теорией» — оскорбление для столь достойного понятия, как «теория»!
Да.
Да, «говорено» это было действительно множество раз и Приближёнными, и самими Архонтами, вот только никаких доказательств никто не представил. Впрочем, не было их также и у тех, кто «теорию» выдвинул (больше восьмисот лет назад, ещё во времена первых Разрывов; и имена авторов канули — во Всепоглощающее Ничто), и у тех, кто придерживался её сегодня.
Так что Иветта, на самом деле, тоже считала, что Сонаправленность была — в лучшем случае гипотезой. Кажущейся логичной, но таковыми людям часто казались и вещи, к объективной реальности совершенно не относящиеся.
(Наверное, будь гипотеза Сонаправленности правдой, Архонты — и Приближённые — регулярно убивали бы друг друга. Хотя, возможно, они не осмелились бы рисковать существованием мира.
Кто знает. Кто знает?..).
— Саринилла, я всё понимаю, но вы ведь студентка Университета Магии! Образованный человек, выбравший изучение магической науки. Уж вам верить в эту чушь не пристало тем более.
Голову Иветта не подняла — она её вскинула с возмущением и вызовом.
Потому что действительно была «образованным человеком» и прекрасно понимала, что утверждения Архонтов, и Приближённых вообще, и Тита Кета в частности являлись не менее голословными. Они — все они — ведь тоже, по сути, призывали верить, просто «не им, а нам».