Человеческое и для людей (СИ)

Она закрыла глаза и представила, как в абсолютной темноте, в невозможном небытие высится арка — тёмная бирюза, трилистник, топазы, сталь и серебро…

…и три — три-три-три! — крыла чайки…

…и Иветта Герарди — выходящая, вписанная, существующая на фоне, стоящая спиной к, вспарывающая серо-голубой дым…

Она представила всё это и шагнула вперёд. И уже через несколько секунд крепко обнимала папу: смеявшегося, хвалившего её и обнимавшего в ответ — ещё более крепко.

Не было в перемещении совершенно ничего сложного. Порталы ведь были одинаково красивыми, но всё же отличающимися друг от друга.).

Союз Вольных Городов Ирелия — страна озёр, окружённая тремя морями: бирюза, лазурь, аквамарин, чайки, волны и ветер; Каденвер — одна из пяти цитаделей знания: туман, дым, пепел, вороны, числа и изломанные линии. По отдельности эти образы имели внятные, не призванные страшить значения — велико неизведанное, каждый ответ порождает новые вопросы, на пути не обойтись без ошибок, и мудрость, и счёт, и озарение — но вместе они, признаться, смотрелись как-то… жутковато.

(Особенно теперь, когда всё серое наперво и неразрывно связывалось с Печалью. Когда серого стало — слишком, чересчур, удушающе много.).

Иветте не стоило перемещаться в Университет. Вершиной глупости было идти туда, где рискуешь напороться на десяток — десятки! — Приближённых, и зови на помощь, сколько угодно — ни до кого не докричишься; вот только…

Как будто бы десятки Приближённых не разгуливали по острову всё проклятое время. Как будто бы кто-то сможет помочь, даже если докричаться удастся. Как будто бы кто-либо, хоть кто-нибудь, был в безопасности — в собственном доме.

…арка — килевидная, пепельная, с россыпью чёрных точек; обвивают опоры угольные змеи, затемняют пяты мелкие «агаты», и выступают из клиньев четыре вороньих крыла и шесть острых молний , и выписано — «пятьдесят два» …

Чему быть, того не миновать.

Балкон на пятьдесят втором ярусе в целом ничем не отличался от многих других: широкий, длинный, просторный и светлый, с изящными ажурными перилами под серебро… Балкон как балкон — любила его Иветта просто за то, что находился он высоко: звёзды казались ближе и встретить здесь другого студента или магистра можно было разве что раз в год.

Сердце Каденвера вторило самому Каденверу: Университет был огромен — настолько, что даже в самые шумные часы оставался на три четверти пустым. И пятьдесят второй ярус был отнюдь не последним, но именно он был для Иветты границей между небом, к тебе тянущимся и небом, тебя давящим.

И думать на ней — разделяющей, разрезающей, рассекающей — тянуло либо о будущем, которого не увидишь, либо о прошлом, которое не вернётся никогда.

(Дважды учили Создатели своих детей своему языку.

В первый раз они его подарили: открыв глаза в самом центре Материка, — в Кратере Пробуждения, в своей глубокой, обширной и мягкой колыбели — люди уже знали, что под их «пальцами» хрустят «песчинки», освещает «мир» яркая и греющая «Соланна», а над головами синеет вышитое «облаками» «небо»; и были эти слова — едиными для всех.