Человеческое и для людей (СИ)

Вся эта ситуация вместо того, чтобы быть пугающей, казалась, если честно, на редкость абсурдной. А разговор — претендующим на звание нелепейшего за всю историю мира.

— Что ж, эри Герарди, я буду с вами откровенен. Вы, очевидно, полагаете, что фамилия вашей матери даёт вам некоторые привилегии…

«Это неправда».

— …однако это не так. Я глубоко уважаю и ценю талант Вэнны Герарди, но вы — не она…

«Мне с ней не сравниться. Я знаю. Знаю».

— У каждого действия имеются последствия. Вы хотели принять связи Университета, вы их частично приняли. Прибегнув, отмечу отдельно, к воплощению, сложность которого многократно превышает ваши знания. И теперь вам придётся жить с тем, что вы натворили. Хорошего вечера.

Ей нельзя было прислушиваться к наивности. Не следовало терять бдительность. Не стоило забываться.

Забывать о том, что разговаривала она (какие бы там ощущения забавной, принёсшей неописуемое облегчение нелепости её ни преследовали) с Приближённым, о да, с избранным одним из сильнейших и подобным — ему же, с представителем Оплота, который... очевидно приказывал ей уйти вон.

(«Смешно тебе было, да? Ну смейся теперь. Обхохочись».).

Иветта поклонилась, расцепила руки, развернулась и наконец вышла из кабинета — и, опёршись на стену, обхватила голову, с трудом не поддаваясь желанию застонать.

Да что, что же она на самом деле сделала в ночь тройного «П»?

И всё-таки… что вот это вот всё вообще было?

Глава 3. Тит Кет — к вашим услугам

На пороге стояла Вечность.

Вот только понял это Миг исключительно по жестам: она, как обычно, ёжилась, ведь холодно ей было — постоянно, и притопывала в своей уникальной манере — медленно и плавно, но всё равно ухитряясь выражать нетерпение. Внешне же Неизменная каким-то непостижимым образом умудрилась… заметно измениться. Увеличился рост, укоротились и потемнели волосы, сузились и поголубели глаза — честное слово, если бы Миг по привычке не смотрел именно на то, на что нужно, он бы свою — хе-хе! — ста-ру-ю подругу (а также соперницу, соратницу и сестру — с Вечностью сложно было всегда и всё), пожалуй бы, не узнал.

Демьен де Дерелли «Парадоксы временны́х отношений»; издано впервые в 1288-ом году от Исхода Создателей

Они не сняли изоляцию со связующих проводников и открыли порталы, замкнув их друг на друге: дав позволение перемещаться — изменять координаты тела — лишь в пределах острова. Каденвер оставался отсечённым от всего существующего вне Купола мира: не услышать его и не крикнуть — ему; не попросить о помощи, не рассказать — о своём положении, не предупредить — о возможной опасности, не сообщить тем, кто любит тебя, что ещё дышишь…

(И не было ли это возмутительным, вопиющим, выдающимся лицемерием? Создатели завещали Архонтам хранить «свободу видеть чужие земли — своими глазами», и нельзя не отдать им должное: в целом они её… действительно хранили. Сотворение и функционирование большинства порталов оплачивалось Оплотами, чего никто никогда и не скрывал. Люди были прекрасно осведомлены, благодаря кому любое путешествие — даже перемещение с одного края Материка на другой; мгновенное преодоление тысяч и тысяч лесных, водных, пустынных и каменных километров — не стоило ничего.

Разумеется, этой свободы — как и свободы вообще — были лишены преступники, но ведь жители Каденвера вроде бы, по словам Отмороженного Хэйса, виновными ни в чём не считались, так с какой радости их заперли — по всем направлениям? Что, заветы заветами, но если очень хочется, то волей Создателей — в отличие от Воли Архонтов — можно и поступиться? Как говорится, Архонт дал — Архонт взял; и скажите спасибо, что не покалечил и не убил?).

(Нет, не «с какой радости» — «с какой печали», ха-ха-ха… Ха.).

(Дориан бы ею гордился.).

Иветта ходила на пары, не веря, что делает это: не понимая, как кого-либо могла волновать чья-либо учёба, зачем нужно было устраивать подобный фарс и почему всех остальных, по-видимому, ничто не смущало. Спокойно вели семинары и читали лекции магистры — послушно посещали занятия и сдавали домашнюю работу студенты, и ощущалось происходящее — отлично поставленной, но отвратительно написанной пьесой; выдумкой Создателя с искорёженным болью и болезнью разумом; танцами марионеток, самоуспокоениями приговорённых, судорогами умирающих…

Каждый день, каждый час, чуть ли не каждую минуту Иветте хотелось встать и заорать: «Да вы — мы! — что, с ума посходили? Что же мы делаем?!» — завопить так, чтобы порвались связки в её горле и полопались стёкла — во всём Университете; чтобы не укрыться было — от её слов, чтобы их услышали — все до единого.

Она не делала этого. Разумеется, она этого не делала. Куда уж ей.