Человек: 1. Теория большого надувательства

четвёртый советник, энергично расталкивая локтями простолюдинов, а кое-кому отвешивая оплеухи при этом, – уважения тебе никакого не оказывают, воняют, мочатся на

клумбы, работать не хотят. Что вы по этому поводу думаете, синьор художник?

– Вы абсолютно правы, достопочтенный герцог Базилла. Я хоть и человек творческий и к делам государственным не имеющий прямого отношения, но, будь моя воля, я бы каждый день публично порол этих негодяев. Они и искусство – понятия несовместимые.

– Вот-вот, милейший господин художник. Не так давно по указанию Его Высочества я разбил парк у рынка – ну вы знаете, сразу за мостом —, дабы приобщить этих животных к

прекрасному. Так они, неблагодарные, повырывали все цветы, поломали заморские деревья, измазали, извините, говном мраморные статуи. Прослышав о сием вандализме, король пришёл в бешенство. Его Величество сказали, что народ больше может не

рассчитывать на приобщение его к культуре. Пусть копается в дерьме, раз ему так больше нравится. А в качестве наказания за проступок государь велел удвоить подати за текущий месяц. Ну разве не мудрое решение, досточтимый синьор Гаутама?

– Безусловно, уважаемый синьор Базилла, – ответствовал Алекс. Они практически добрались до первых рядов, и Гаутама стал вертеть головой по сторонам в поисках Изи. – Наш король – добрейшей души человек, таких королей ещё поискать надо. Другой бы посадил на кол варваров, а наш лишь денежкой их наказал. И народу наука, и казне прибыль.

– Вы совершенно правы. Но, с другой стороны, без строгости тоже нельзя. Если бы ни Папа, чернь совсем бы от рук отбилась. На голову бы королю села и ноги свесила. Если бы ни Папа, давно была бы полная анархия в королевстве. Народ нужно пороть, иначе распутство одно. Иначе вольнодумство и бунт. И учёных этих в узде держать, дабы не растлевали умы подданных Его Высочества. Возьмите хоть вот этого звездочёта Ролло. Надо же такое придумать – земля круглая! Он с ума сошёл. Бред да и только. Против Святой Церкви попёр. За сие богохульство четвертование – самое дельное наказание, тут я с Папой согласен. Заразу нужно уничтожать в корне. А не сюсюкаться с нею. Хорошо ещё, что имеются люди, верные граждане государства, которые в трудную годину готовы послужить своему отечеству… Вы ведь в курсе, господин художник, сколько пришлось искать этого заговорщика?… Если бы ни они, ни в жизнь бы его нам не найти было.

– А вы случайно не знаете, достопочтенный герцог Базилла, имя этого достойнейшего человека? – Гаутама задал вопрос автоматически, не особенно надеясь на ответ, его больше интересовал Рокфильд, которого нигде не было видно.

– Знаю, милейший, но сказать не могу. Сие есть государственная тайна… Три тысячи золотых монет ему заплатили. Целое состояние… Приветствую вас, любезный граф

Баттиморра, и вас, графиня… Приветствую, монсиньор Туллин… Моё почтение, господин посол… Как поживает ваша подагра?… – четвёртый советник попал в окружение высокопоставленных особ, как карась в воду. Гаутама хоть и был рангом намного ниже, но и он удостоился уважительных кивков головы, поскольку личностью он был довольно известной и популярной, приближённой к королю, в виду слабости последнего к изящным

искусствам.

Отсюда эшафот был виден как на ладони. Наспех сколоченный из неструганных досок он представлял собой некое возвышение со ступеньками, посредине которого стояла дубовая плаха, обитая медью. Палач уже находился на своём рабочем месте. Одетый в

кожаную куртку без рукавов он опирался на огромный острый топор с длинной ручкой. На лице у палача была чёрная маска.

Гаутама осматривался. Он насчитал двадцать пять арбалетчиков, выглядывающих из окон ратуши, и тридцать семь стражников, полукругом стоящих внизу, на самой площади. Плюс тут же неорганизованно болталось десятка полтора папских монахов, потенциально опасных тоже. Изя отсутствовал. Как ни крутил Алекс шеей, как ни становился на цыпочки, Рокфильда он так и не обнаружил. «Где же Изя? – нервничал он. – Пора бы ему

появиться.» Разношерстная публика вокруг шумно переговаривалась, лузгала семечки, даже над чем-то смеялась. Все были в милом расположении духа, ждали зрелище. Смердели факелы, освещающие площадь.

И тут вдруг зрители притихли, так как на деревянный помост величественно взошёл сам Папа, в кроваво-красном ку-клукс-клановском балахоне, с массивным золотым

треугольником, висящим на груди, с костяными чётками в левой руке, зловещий и всесильный. Он немигающим взглядом оглядел собравшихся, извлёк из рукава бумажный свиток, развернул его и торжественным металлическим голосом зачитал:

– «Именем Его Величества Короля Гассинсса Тринадцатого за многочисленные преступления перед государством, как-то: еретичество, богохульство, дьяволопоклонство и сатанизм, а также за подстрекательство к мятежу известный злодей, долго скрывавшийся от правосудия, именуемый в народе как Ролло, приговаривается к смертной казни путём отрубания оному головы и предания анафеме на вечные времена. Всякое упоминание в дальнейшем его имени будет расцениваться Короной, как