Человек бегущий

Сам Гульд с годами становился все более одинок и замкнут, уединяясь в своей квартире в Торонто, откуда он общался с внешним миром по телефону: его разговоры могли длиться часами, пока его собеседники не засыпали, что, впрочем, не смущало Гульда, продолжавшего свои монологи о музыке, правах индейцев или межпланетных путешествиях. Сегодня некоторые считают, что у него был синдром Аспергера – расстройство аутического спектра, названное по имени австрийского психиатра середины прошлого века, которое, в отличие от детского аутизма, отличается высокой функциональностью. Люди с синдромом Аспергера могут добиваться больших успехов, реализоваться в творчестве, им присуще развитое абстрактное и логическое мышление, особенно хорошо им даются математика и музыка – но при этом они имеют затруднения в социальном взаимодействии, проблемы с эмпатией и склонность к повторяющимся, стереотипным действиям. Этот диагноз стал популярен в 1990 годы, ретроспективно его приписывают многим великим людям, от Ньютона и Дарвина до Эйнштейна и Витгенштейна, и знаменитым современникам от Вуди Аллена до Билла Гейтса. Впрочем, существует движение за нейроразнообразие, которое утверждает, что синдром Аспергера и другие формы высокофункционального аутизма – это не болезнь, а часть нормы, иной когнитивный стиль, творческий тип личности.

Гульд с детства страдал определенным видом аутизма – боялся красного цвета и детского мяча, но никогда не плакал, стремился к уединению, подолгу мог сидеть на берегу озера, перемножая в уме трехзначные числа, а типичное для аутистов стремление к стереотипным движениям вылилось в фортепианные упражнения, в его виртуозное мастерство (которым он, впрочем, редко пользовался на публике). Во взрослом возрасте его претворился в его уникальный пианизм, отмеченный абстрактным мышлением, логическим прочтением Баха, в его затворничество в студии, оборудованной для него в церкви Всех Святых в Торонто, где он часы напролет с маниакальным упорством собирал свои драгоценные записи из сотен сэмплов и отдельных звуков.

Гульдовская «Идея Севера» была бегством аутиста в тишину и пустоту северного пейзажа. И он был не одинок в этом побеге, сказал я слушателям нашего лапландского эскейпа – подобно ему, еще три гения второй половины прошлого века на пике популярности прервали свою публичную карьеру и удалились в северные пределы. Один из них – Джером Дэвид Сэлинджер, герой которого, одинокий подросток в красной кепке, затерянный в сердце большого города, стал кумиром уже трех поколений – на многие десятилетия удалился в свое поместье близ городка Корниш в штате Нью-Гэмпшир на самом севере США, полностью отрезанное от внешнего мира, куда даже въезд был только через автомобильный тоннель. Там, по слухам, он продолжал писать в стол, сожалел о том, что вообще публиковал что-то в прошлом, и предавался дзенским практикам созерцания пустоты. Другой – тоже писатель, Саша Соколов, чья «Школа для дураков» снискала ему мировую славу и благословение Набокова: написав три модернистских романа, он ушел от мира и осел в Канаде, где стал инструктором по беговым лыжам и коротает дни в лесной глуши в ожидании Нобелевской премии, по его собственному шутливому признанию. И третий гений-аутист – экстравагантный Бобби Фишер, один из сильнейших шахматистов столетия, эрудит и полиглот, обладавший феноменальной памятью, скандалист и диссидент, кумир миллионов, скрывавшийся от назойливого внимания публики в номерах люкс и требовавший абсолютной тишины в зале: последние годы жизни он провел в изгнании в Исландии, в Рейкьявике.

Так и Гленн Гульд – удалился от мира в свой воображаемый Север, в пространство чистых тонов, строгих линий и холодной ясности ума, которые слышны не только в баховских контрапунктах, но и в прозрачности гайдновских сонат (Гайдна он ставил куда выше Моцарта, и я с ним полностью согласен), в немецком орднунге брамсовских интермеццо или вагнеровских «Мейстерзингеров», увертюру к которым он переложил для фортепиано, или даже в романтической Сонате ми-минор Грига (его дальнего родственника по материнской линии, чем Гульд гордился), которой он придал нордическую сдержанность.

Я закончил лекцию далеко за полночь. Мы вышли из здания биостанции наружу, и в эту холодную августовскую ночь, когда температура упала почти до нуля и от остывающего озера стал подниматься туман, впервые за лето на небе сгустилась темнота и в ней появились звезды. Где-то между ними, за пределами Солнечной системы, в статистически ничтожной надежде на встречу с неизвестным разумом, летел «Вояджер-1» с записью Прелюдии до-мажор Иоганна Себастьяна Баха в исполнении Гленна Гульда.

5. Испытание холодом