Человек без истории

Позабыв закрыть рот, Жозиана машинально кивнула – в это время Маквей у нее в голове невероятно долго тянул ноту под бурные аплодисменты воображаемой толпы, в которую входила и она сама.

– Тогда будем считать, что мы квиты! Мое почтение, мадам.

Вито с Маквеем выбежали из ресторана и направились к машине. Анри, не выпуская из рук плащ, оторопело застыл как вкопанный. Окаменел, как и Жозиана Маше. И только смотрел, как она безвольно хлопает в ладоши. Хлоп. Хлоп. Маквей повернул обратно и спросил:

– Эй, друг мой, вы идете?

Анри на миг застыл в нерешительности, однако бежать вперед казалось ему единственным действенным решением. Он вышел и сел в «Кадиллак», который вихрем (без этого никак) сорвался с места.

– Мы сейчас съедем с автомагистрали и немного прокатимся по дорогам департаментского значения, – произнес Маквей. – Если это, разумеется, вас никоим образом не огорчит.

Вито ехал с ветерком, хотя и избегал превышать установленную скорость. Анри едва дышал в приступе жесточайшей паники, всем своим естеством жаждая отмотать жизнь на два дня назад и оставить эти запонки кому угодно. Но вскоре прислушался к совету Фенимора, велевшего несколько раз вдохнуть и выдохнуть через нос, и успокоился. А когда в его душе вновь воцарился покой, никак не мог разрешить дилемму и выбрать один из двух вариантов: то ли при первой же возможности бросить этих типов с их корытом, привлекающим к себе внимание за десять километров, и бежать одному, то ли ухватиться за них в надежде на их компетентность в подобных делах. В конце концов, он и сам был преступник, а в ассоциации злоумышленников имелись и хорошие стороны, такие как круговая порука.

Но вместо того чтобы сразу рубить сплеча, самым странным образом уснул, одолеваемый затянувшимся бодрствованием и контрударом неистовых эмоций – словно все его существо по зрелом размышлении решило на время прекратить существование.

Когда Анри открыл глаза, машина по-прежнему катила вперед, но за окном стояла ночь. Быстро прикинул в голове и понял, что проспал не меньше двенадцати часов. Потом выпрямился на сиденье, принявшем форму его тела, и попытался потянуться. Из радио фоном лилась музыка, классический рок, скорее всего, Led Zeppelin, хотя давать на отсечение руку он бы все же не стал.

– Ага! Мой дорогой друг! Морфей, наконец, выпустил вас из своих объятий. И я не могу этому не радоваться, потому как теперь мы можем поговорить. Вы знаете, какой молчун у нас Вито. Умение слушать он довел до совершенства, но при этом ни слова не говорит. Однако для межличностного общения, в том виде, в каком его продвигал Кант, одного монолога недостаточно. Нужно нечто большее, без диалога здесь не обойтись. Этим вечером моим философским партнером будете вы. А может, и ночью!

– Где это мы?

– Почти у цели, друг мой, осталось совсем чуть-чуть. Через пару часов будем в Мюнхене. Скоро таможня, мы пройдем ее минут через сорок, если нас, конечно, не подвергнут проверке, чего ни мы, ни вы, если я не ошибаюсь, не желаете. Так? Впрочем, я достаточно хорошо знаю человеческую природу, дабы понимать, что у вас нет особого желания слишком близко общаться с представителями божественного закона. Я прав? И прошу вас сразу заметить, мой дорогой, что от меня вы в жизни не услышите в этом упреков. Единственное, соблаговолите удовлетворить мое любопытство. Мы с вами сидим рядом на каторжной скамье, скованные по ногам одной цепью. А вы никак не наберетесь смелости поведать нам о вашем душевном состоянии…

Анри несколько секунд пытался придумать правдоподобный сценарий, но потом переменил мнение, решил, что в сложившейся ситуации лучше во всем признаться, и сказал:

– Я убил человека.

Бельпра, Гвендолина, Людовик, запонки. Он не утаил ничего. Отдельные моменты в его рассказе Маквей с понимающим видом подчеркивал своими «Угу. Угу». А Вито, казалось, впервые за все время навострил уши.

Анри выложил все без запинки, даже немного всплакнув. В его словах сквозило раскаяние. Его не отпускало ощущение, что это история совсем другого человека, к нему самому не имеющая никакого отношения – он словно спокойно сидел рядом с типом, рассказывающим о своих несчастьях. Еще немного, и его пришлось бы наградить парой тумаков в спину – в виде ободрения и побуждения к дальнейшим действиям.

Повисла тишина. Нарушил ее, как водится, Фенимор Маквей.