– Нет, шляпы нет. Но волосы длинные. Может, какой-нибудь
Анри тут же исполнил приказание, по ходу, как ненормальный, убедившись, что шкатулочка под скамьей никуда не делась.
Траулер медленно приближался, разрезая форштевнем невысокие волны. Могучий и, судя по виду, выходивший на промысел в семь морей. Вдоль ярко-красного корпуса шла широкая белая полоса. В шлюпке все готовились либо распахнуть незнакомцам объятия, либо контратаковать в том случае, если на них нападут современные пираты. Но каждый молился, чтобы это оказались спасители.
Так или иначе, им ничего не угрожало, да и габардинового плаща на корабле тоже не было. Эти мирные рыбаки, бороздившие океанские просторы, не замышляли против них никакой агрессии. На борту траулера молодая девушка, Жюли Россман, балансируя на форштевне и ловко держась рукой за дверцу каюты, кричала в сторону лодки «эгей!».
Ей шел тридцать шестой год. Не высокая, но и не низенькая, она была изящна, мускулиста и обладала длинными руками. У нее были карие глаза с зеленоватым оттенком, милый носик, чуть великоватый рот и ямочки на щеках, неизменно располагавшие к улыбке, пусть даже и унылой.
Она родилась в 1960 году, когда Франция перешла со старого на новый франк, что, впрочем, не имеет никакого отношения ни к ее появлению на свет, ни к нашей истории. Единственное, мать Жюли, Сюзанна Россман, любила рассказывать историю про покупку коляски, которую она велела приобрести перед выпиской из роддома отцу семейства, Жаку Россману. Жак был уверен, что провернул весьма прибыльное дельце, несмотря на то что у него не было никакого опыта в этом (он держал неподалеку от Роана гараж и поэтому совершенно не разбирался в подобных вопросах). Жена попросила его купить складную модель торговой марки «Дюпон», отличавшуюся очень высоким качеством. И вручила старую рекламу 1959 года, которую не раз мечтательно разглядывала перед сном, представляя в ней еще не родившегося ребенка. Стоила она аж тридцать девять тысяч франков, что составляло половину стоимости небольшого автомобиля. Придя в магазин, Жак Россман обнаружил, что коляска стала в сто раз дешевле. В роддом он отправился с блаженной улыбкой на губах. Вошел в палату, вручил букетик тюльпанов, сорванных на ходу в соседнем сквере, показал жене коляску и гордо заявил, что чутье в делах, и никак не иначе, привело его в магазин торговца, предлагавшего невероятные скидки. Она его прервала, любовно постучала пальцем по лбу и напомнила этому дурачине, которого называла именно так, об изменении стоимости национальной валюты, объяснив, что коляска, цена которой в 1959 году составляла тридцать девять тысяч старых франков, через год стоила триста девяносто новых.
Даже сегодня, когда ее приглашали на ужин какие-нибудь новые друзья, она рассказывала эту историю, постепенно дополняя ее теми или иными перипетиями. Все от души хохотали, однако в последнее время, собираясь за столом, между собой говорили, что силы духа, после всего, что ей довелось пережить, Сюзанне Россман явно не занимать. Тему эту старались избегать, но руку Жаку пожимали тверже обычного, а целуя Сюзанну в щечку, сострадательно улыбались. Как родители они год назад осиротели: их дочь Жюли пропала без вести. В один прекрасный день она укатила с полным соблюдением формы путешествовать по миру. Объяснила отцу с матерью, что жизнь в Корделе, небольшой деревушке на Луаре, явно не для нее. Предложила поехать с ней своему парню, Дамьену Лекапитену, но получила отказ. Он намеревался поселиться в Париже и, по его собственному выражению, жить «песнями, тексты которых повествуют о самых обычных вещах». Впоследствии это у него вполне получилось.
Но Жюли Россман об этом ничего не знала, потому как долго не подавала о себе вестей и не получала писем из дома. Последний раз она напомнила о себе Жаку и Сюзанне почтовой открыткой из Исландии – написала, что готовится пересечь Атлантику и пообещала связаться с ними по прибытии в Нью-Йорк. Но спасительный телефон в доме Россманов так и не позвонил. Несколько недель они подпрыгивали от каждого звонка и грубо обрывали всех, кто, по их мнению, не проявлял должной деликатности – будь то друг, решивший узнать, нет ли чего нового, или торговец, предлагающий новые окна, – умоляя не занимать линию.
Через шесть месяцев тщетных поисков следы суденышка Жюли так и не обнаружились и им не оставалось ничего другого, кроме как признать очевидное. Нескольких доброхотов, пытавшихся подкинуть родителям мысль, что их дочь, подобно Робинзону, судьба забросила на необитаемый остров, а раз так, то ее, по всей видимости, найдут, строго призвали к порядку, попросив не нести всякий бред, слишком романтичный, чтобы быть правдой.