«Начальнику оркоддела Вану
Сигодня я встретил знаминитого и реткого песателя нашей провинции Чжуан Чжуна. Он хочит напесать статью о риволюционных обрасцовых пьесах. Это дело очинь харошее и палезное для нашего цинтрального руководства. Паэтаму в диревню ему ехать не нужно…»
Уважаемые читатели! Я хочу предупредить вас, что ошибкам в этой записке не нужно придавать большого значения, потому что она стала подлинным маяком для нашего писателя, путеводной звездой, которая вывела его к свету. С тех пор Чжуан Чжун действительно стал редким писателем. Через несколько лет он далеко затмил своей славой Би Юнгэ и иногда даже с благодарностью вспоминал его. Но это уже последующие события, о которых мы пока говорить не будем.
Вернемся к тому дню, когда многие, с женами и детьми, везя на повозках или неся на носилках больных и беременных, двинулись в «школы седьмого мая». Повозки скрипели, лошади ржали, а редкий писатель, оставленный в городе представителем красной власти, радостно провожал уходящих. Увидев Вэй Цзюе, он снисходительно похлопал его по плечу и сказал:
— Старина, революционные массы совершенно правильно ниспровергли нас, потом совершенно правильно освободили нас, и вообще все совершенно правильно! Я тоже было собрал свои пожитки, стремясь участвовать в этом историческом походе, но меня оставили писать статью о революционных образцовых пьесах! Отказаться от такого почетного поручения было бы просто немыслимо, поэтому вы идите первыми, а я вас догоню. До скорого свидания!
Вэй Цзюе, казалось, вовсе не печалился, что его фактически не освободили, а сослали в деревню; не обижался он и на Чжуан Чжуна за предательство. Он лишь простодушно улыбнулся и продолжал тащить свои кое-как связанные вещи. Чжуан Чжун снова подивился его глупости: и такие бесчувственные люди еще могут что-то писать?
Домой он вернулся в приподнятом настроении, как будто его посадили на край облака. Он даже хотел сложить по этому поводу стихи, но ничего не получалось; с трудом вспомнил строки Хань Юя, немного подходящие к случаю:
Переписав эти строки, Чжуан Чжун плотно засел за письменный стол, чтобы сочинить статью, прославляющую образцовые революционные пьесы.
Глава десятая.
В решающий момент писатель видит страшный сон. В действительности же ему светит счастливая звезда, а все небо озаряет яркая заря.Почти забыв о сне и пище и просидев целых полмесяца, Чжуан Чжун в конце концов написал длинный панегирик о революционных образцовых пьесах. На сей раз ему даже не пришлось подавать петиции, заместитель председателя ревкома Би Юнгэ сам почтительно взял эту статью обеими руками, сказав, что завтра он едет в Пекин и лично передаст ее в группу культуры Госсовета для последующего ознакомления центрального руководства. Хотя главарь провинциальных цзаофаней отличался большой заносчивостью и грубостью, такая статья была ему очень нужна, потому что ее публикация действительно прибавила бы славы провинции. Он говорил об этом без устали.
Конечно, Чжуан Чжун считался известным писателем и одна статья не играла для него особой роли, но эта была его первым произведением, созданным в разгар великой пролетарской культурной революции, первым критическим выступлением об образцовых пьесах и всей новой литературе, первым его обращением в верхи и даже в самый штаб революционного пролетариата. Поэтому Чжуан Чжун и радовался и беспокоился, нервы его были напряжены до предела. Каждая фраза статьи отпечаталась в его мозгу, словно отлитая в свинцовые литеры. Вкрадчивый внутренний голос говорил ему: «Как хорошо, что ты написал такую важную статью, восславил храм подлинного искусства и заклеймил литературные трупы!» Но другой, гневный, голос возражал: «А достаточно ли решительно ты рассчитался с теми ядовитым гадами, которые семнадцать лет терзали нашу литературу и выступали против поднятого в ней красного знамени?» Эти два голоса то засовывали его в раскаленную добела домну, то вытаскивали на землю, скованную льдом и снегом, обдуваемую суровыми северными ветрами. Подобной пытки не мог выдержать даже такой герой, как Чжуан Чжун, поэтому в конце концов он дико устал и захотел спать.