Наконец все-таки распрощались. Секретарь заместителя начальника отдела Чжана был хорошо разбирающимся в делах человеком. И Чжан Сыюань через местное начальство позвонил ему, помня о своей невеселой поездке в деревню, когда он вдосталь навидался и хорошего и плохого, как рядовой путешественник. Мгновенно все прибыло в деревню: начальство, сопровождающие и машина. Окруженный со всех сторон внимательно наблюдавшими за происходящим людьми, Чжан Сыюань напоследок заметил, что деревенские родственники с большим пониманием относятся к нему, чем его собственный сын, понял, что их теплое отношение вызвано не тем, что они не знали о его возвращении на службу и повышении, не тем, что они не знали об имевшейся у него возможности отправиться сюда на машине, послав впереди себя сопровождающих; они знали об этом, но видели в нем также и человека, его истинное нутро. Родственники относились к нему так, словно с ним ничего не произошло, верили, что он ни в чем не изменился. Эта неизменность до слез трогала людей. А все пережитое еще больше волновало, обнадеживало и будоражило их. Поэтому-то люди и столпились рядом с этими огромными камнями, провожая его. Не забывай нас! Только этого хотели люди. Разве можно позабыть и обмануть эти надежды? Он сглотнул слезы, когда садился на свое считавшееся самым престижным место в машине. Его душа оставалась в этой горной деревне. Он вбирал эту деревушку в свое сердце и увозил ее с собой. Он потерял свою душу? Нет, он нашел ее. В уезде, после прощания с Дун Дуном, он на машине помчался в провинциальный центр. Конечно, уже не было ни очередей, ни маленького ребенка, варвара и тирана, ни взрослых бродяг, не было ни дыхания с луковым запахом, ни общей комнаты, в которой люди не могли спокойно уснуть. Мне ли забыть об этих людях и их интересе ко мне? Способен ли я вести всех к разумной и зажиточной жизни? В провинциальном центре, переночевав в гостинице для высокопоставленных приезжих, он сел в самолет. В салоне первого класса было четыре таких же, как и он, высокопоставленных пассажира. «Просьба не курить», «Пристегните ремни» — вспыхнуло табло, самолет, словно сойдя с ума, издал яростный рев. Нос его приподнялся, они стали подниматься ввысь. Все дальше и дальше оставалась горная деревня, впереди ждала сложная и трудная работа. Вернувшись, он не испугается всех этих наваливающихся, не идущих в руки, больших и считающихся важными дел. Небольшого роста стюардесса, одетая в безупречно чистую голубую форму, в такого же цвета негнущейся пилотке, разносила ароматный чай, шоколад, от вида которого екнуло сердце, памятные открытки и расписание рейсов, к которому были приложены рекламные проспекты какой-то зарубежной фирмы, торгующей книгами. Крыло самолета пошло немного вкось, они сделали поворот, набрали положенную высоту. Самолет летел намного выше, чем может летать мотылек. Шум моторов стал равномерным, обволакивающим, вызывающим дремоту. В салоне становилось все жарче, Чжан Сыюань повернул вверху выступающую на сосновой панели черную рукоятку, и холодный воздух ударил ему в лицо. Сквозь круглый иллюминатор он долго глядел на просторные земли своей родины. Ему были дороги и свет ее солнца, и ее лунный свет, и прозрачно-ясные контуры, и раскраска мелькающих перед ним гор, похожих на ядрышки расколотых грецких орехов. Он любил ее расчерченные аккуратными линиями шахматные прямоугольники садов и полей. Когда же наша страна, наши горные деревни наберут, как этот реактивный самолет, нужную высоту? Внизу слоились облака, густо белел туман, пеплом отливала мгла. Пусть самолет и летит на большой высоте, он поднялся с земли и обязательно вернется на землю. Пусть человек — лишь мотылек, он все же сын земли. Чжан Сыюань повернул до отказа ручку, регулирующую подачу воздуха, опустил спинку кресла и спокойно заснул.
Мост