Человек и его тень

Он съел куриной лапши, немного зелени, несколько ломтиков ветчины, выпил овощного сока. Потянулся, зажег сигарету, сделал несколько затяжек, окутываясь дымом. Он не поэт, у него вновь нет времени на излияния чувств, на лирику, на тонкость переживаний и на мечты. Он должен, словно вол, словно трактор, тянуть плуг и работать. Надо делать свою работу хорошо, и все будет в порядке. Он достал бритву, включил верхний свет в ванной, зажег лампочку и у зеркала для бритья, налил горячей воды, побрился до зеркальной чистоты. Все свои печали он выдохнул вместе с сигаретным дымом, от света двух ламп лицо его блестело и лоснилось. Да, он такой, какой есть. Непрерывно пробуя рукой воду, он наполнил ванну. Попытавшись запеть хрипловатым голосом гонконгскую песню «Любимая тишина», он громко рассмеялся. Он запел «Братья и сестры поднимают новь». Он хорошенько вымылся. Он смыл с себя все ненужное, все обременительное, он твердо верил, что мытье является источником здоровья и бодрости. Он полагал, что сумеет наперекор всему жить и дальше, продолжать работать до тех пор, пока такие вот сверкающие ванны не будут во всех семьях. Он досуха вытерся махровым полотенцем. Лампы вверху и на стене отбрасывали на его кожу розовый отблеск. Он еще не стар. В его жилах течет горячая и красная кровь. Он погасил лампы, вышел в гостиную. Докурил вторую половину притушенной сигареты. Он включил приемник. Ли Гу пела «Летит на белых крыльях сокровенная любовь». Он встал, после мытья люди легки, словно мотыльки. Подойдя легкими шагами, он распахнул дверь в солярий. Ворвался холодный воздух, он подумал, что это оттуда, с гор, дует такой ветер. Он надел пальто и вышел, свет звезд сливался со светом фонарей. Он смотрел на эти безмолвные далекие звезды. Он заметил, что между светом этих непритязательных и скромных, не терпящих соперничества «драгоценностей», — между светом люминесцентных и флюоресцентных ламп и светом деревенских звезд нет никакой разницы. Они светят на одном и том же небе, глядят на одну и ту же землю. Между вчерашним, сегодняшним и завтрашним днем, между отцами, сыновьями и внуками, между огромным камнем, который донес на своих плечах до горной деревни бог Эрлан, и семнадцатиэтажной башней, между Хай Юнь и женой Шуаньфу, накупившей посуды так себе, из грубого фарфора, между грязью, неразберихой и оскорблениями в железнодорожной столовой и расписанием рейсов, напечатанным какой-то иностранной фирмой, между блеском глаз Цю Вэнь, упорством Дун Дуна, фанфарами сорок девятого, поездкой семьдесят шестого года, между «камушком-несмышленышем», командиром Чжаном, секретарем горкома Чжаном, стариной Чжантоу и заместителем начальника отдела Чжаном была отчетливая связь, между ними — мост, настил которого сложен из славы и бесчестья. Этот мост существует, этот мост открыт для человека от рождения до смерти.

Он надеялся, что снова встретится с ними, и с Цю Вэнь, и с Дун Дуном, и Шуаньфу. Он ждал завтрашнего дня, он вглядывался в даль, которой не было конца.

Он расправил грудь, несколько раз вдохнул и выдохнул. Вроде бы зазвонил телефон. Он вернулся в теплую, залитую светом комнату, мимоходом опустил светло-зеленую занавеску. Выключил горевший в гостиной свет, вошел в комнату, где стоял телефон, взял трубку. Звонил начальник отдела. Начальник осведомился о его здоровье и о том, как он съездил, спросил: «Уладили ли вы свои дела?» — «Почти уладил, почти совсем уладил», — ответил он бодрым и энергичным голосом. Этот сорвавшийся с языка ответ ни к чему не обязывал. Затем начальник обрисовал ему ситуацию, проинформировал о том, что он, Чжан Сыюань, завтра выступает на одном важном совещании, посоветовал основательно подготовиться к докладу.

Он поблагодарил начальника. Положил трубку, сел за письменный стол — секретарь уже принес требующие самого срочного ознакомления материалы, бумаги и письма. Составил список дел, требующих немедленного решения. Чжан Сыюань взял отточенный большой карандаш. Принялся просматривать бумаги и мгновенно ушел в них. Он понимал, что многие внимательно наблюдают за ним, стоят за ним, надеются и подхлестывают его.

Завтра он будет очень занят.

Перевел Ю. А. Сорокин.

Чэнь Мяо НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КРУПНОГО ПИСАТЕЛЯ

Серьезное предупреждение:

Все герои этой повести вымышленные. Если кому-нибудь они вдруг напомнят ныне живущих или уже умерших реальных людей, то это чистая случайность.

Предисловие, в котором говорится о том, как статья о писателе помогла спасти историю литературы от невосполнимой потери.