Человек идет в гору

следует. Надо помочь ему избавиться от головокружения.

И лучшее средство для этого — победить его в

соревновании. Обогнать его, доказать, чего можно достигнуть

дружбой, взаимопомощью, настоящей коммунистической

дисциплиной!

Из-за стола выметнулся розовый от возбуждения Яша

Зайцев.

— По-моему, — согласиться! Но только имею предло

311

жение: из бюро Бакшанова вывести. Нет у нас к нему

теперь полного доверия!

Собрание дружно проголосовало.

— Товарищи! — Яша собрал над переносьем

заботливо-строгие морщинки. — Наша бригада дает по полторы

нормы в смену. Сейчас, чтоб помочь цеху подняться, —

этого мало. — Он поискал кого-тб взглядом и, найдя, стал

вызывать: — Коля! Сеня! Рустем!

Ребята поднимались на зов своего бригадира.

— Помните наш разговор о двух нормах? Мы

подсчитали тогда, что, поднажав, сумели бы сделать, да

страшновато было. Решили погодить, пока поднаберемся опыта.

А теперь, сами видите, годить некогда, самое время

подошло! Ну как, ребята? Если мы дадим сегодня

обязательство в течение месяца перейти на две нормы, —

справимся?

Поставь им этот вопрос Яша с глазу на глаз, они бы

еще почесали затылок, да поохали бы — не рано ли, не

круто ли бригадир поворачивает, а здесь, на собрании,

когда десятки глаз с ожиданием и восторгом глядят на

них, здесь сомневаться не к лицу, здесь надо показать,

что две нормы их бригаде по плечу. И они отозвались

задорно и весело:

— Справимся! Только пускай обеспечат заготовками!

— Разговор такой был. Принимаем!

— Утрем нос чемпиону!

Собрание одобрительно загудело:

— Надо принять обязательства всем комсомольцам!

— Доводить месячный план до каждого рабочего,

чтоб видать было перспективу.

— И станки закрепить! А то мы, как козлы, с одного

огорода в другой перебегаем!

Чардынцев тронул Добрывечера за плечо:

— Слышишь?

— Чую! — ответил Иван; записывая предложения.—

Теперь, Алексей Степаныч, у нас дило пойдет на подъем!..

По второму вопросу выступал Чардынцев:

— Недалеко от нашего города есть село Рыбаково, а

там колхоз* «Светлые огни». И вот решили нынче

колхозники построить свою гидроэлектростанцию.'

«Неловко, — говорят, — получается: светлыми огнями

называемся, а по старинке с керосиновой лампой сидим».

Пришли колхозники со своей бедой к нашему директору заво-

312

да: «Выручи! Сельэлектро обещает нас в план

следующего года втиснуть, а нам электричество нынче позарез

надо».

Семен Павлович ответил: «Поможем! Кликнем клич

комсомолу. Возьмем шефство». Так ответил Семен

Павлович. Ну, а теперь слово за вами. По другим цехам мы

еще собраний не проводили... Вы — первые!

К столу подошел цеховой электрик Максим Нартов:

— О чем вопрос? Колхозники к электричеству

потянулись, а мы американскими наблюдателями будем

глядеть? Окажем помощь в массовом масштабе! Каждый

знает, какой я электрик: где Максим, там и свет с ним!

Прошу записать добровольцем. Выходные дни буду

отдавать колхозу.

Поднимались десятки рук.

Глава одиннадцатая ф

Наташа быстро зашагала к поселку. Бушевал ветер„

укрывая землю пестрым ковром листопада.

У моста, будто приплясывая, качалась тоненькая

березка.

Казалось, что в этой первой осенней непогоди сгорала

любовь Наташи. Ее душили слезы нестерпимой обиды на

Глеба. Почему он бросил вызов всему коллективу? Неуже»

ли не видит, что его поведение не только глупо, но и

губительно для него самого?..

И ведь он не такой эгоист, как многие думают.

Наташа знает: в его душе не мало чистого, хорошего...

«А может, ты приукрашиваешь его, Наташенька? Не

хочешь признаться, что полюбила нестоящего, мелкого

парня?» — тихо подвывали телеграфные провода.

— Нет! — вслух ответила Наташа, не замечая, как

падала ей на плечи медная стружка листьев. — Глеб мог

бы стать настоящим комсомольцем. И прав Чардынцев:

в том, что Глеб «сорвался», виноваты мы сами.

Надо было чаще «протирать с песочком», сдирать с

него зазнайство, учить скромности.

«...Но ты-то ведь пыталась повлиять на него своими

увещаниями, — не послушал он тебя. Значит, не

любит!» — слышалось в проводах.

«Не любит! Не любит!» — дразнил ветер и хохотал за

спиной, кидаясь шершавыми, колючими листьями.

'313

- Наташа кусала губы и молча плакала...

...Всю ночь Глеб не спал. За окном ошалело метался

ветер, стучал по стеклу метелкой акации.

Неутихающая боль ныла в груди.

Выходит, Наташа никогда не любила его

по-настоящему. Он нужен был ей только для того, чтобы обучиться

токарному делу.

А он любил ее, она была самим воздухом, которым он

дышал.

Оттого и больно теперь, невыносимо больно.

Ее резкое выступление на комсомольском собрании

ошеломило его. Одним ударом оборвала Наташа все,

еще вчера, казалось, нерушимые связи с ней. И сразу

стало пусто, сиротливо, зябко...

Мать беспокойно ворочалась, вздыхала. Она тоже "не

спала. Будильник, заглушая всхлипы ветра, размеренно

выстукивал: не так — не так — не так!..

¦ Глеб, не дыша, прислушался. Не так? Наташа права?

Любит? Снова .рождалась в душе надежда, и в лад

будильнику гулко стучало сердце: не так — не так —

не так.

Что же все-таки произошло? Почему комсомольцы

ожесточились против него, будто он, Глеб, виноват в

отставании цеха?

«Ты единоличник, ас! — вспомнил он обидные